— Похоже, мне повезло больше, чем я мог надеяться, — сказал Кен, откидываясь на спинку стула и глядя на нее с нескрываемым восхищением в выразительных глазах. — Я был уверен, что кто-нибудь непременно будет торчать поблизости, а я хотел видеть именно тебя, Рилла-моя-Рилла.

Хрустальный замок мечты мгновенно вновь вспыхнул перед Риллой во всей его красе. Ошибиться насчет смысла слов Кена было невозможно… никаких сомнений в том, что он имел в виду на этот раз.

— Нас здесь теперь… не так много… как прежде, — сказала она негромко.

— Это правда, — согласился Кен мягко. — Джема, Уолтера и девочек нет… ощущается пустота, да? Но… — он подался вперед, так что его темные волосы почти коснулись ее кудрей, — не пытается ли Фред Арнольд время от времени заполнять эту пустоту? Мне об этом рассказывали.

В этот момент, прежде чем Рилла успела ответить, в комнате, открытое окно которой располагалось прямо над верандой, заревел Джимс… Джимс, почти никогда не плакавший по вечерам. Более того, в этом реве звучали настойчивость и решительность, свидетельствовавшие — как было известно Рилле из опыта, — что какое-то время Джимс уже хныкал потихоньку и теперь дошел до полного отчаяния. Когда Джимс начинал так плакать, он доводил дело до конца. Рилла знала: бесполезно сидеть сложа руки и делать вид, будто ничего не слышишь. Он не остановится; а когда такие визги и завывания раздаются у вас над головой, никакой разговор невозможен. К тому же она боялась, как бы Кеннет не подумал, что она совершенно бесчувственная, если сидит на месте и не пытается утешить так горько плачущего младенца. Он вряд ли был знаком с бесценным трудом Моргана… Она встала.

— Думаю, Джимсу приснилось что-то страшное. С ним иногда это случается, и он всегда бывает ужасно напуган. Я отлучусь на минутку.

Рилла взлетела на второй этаж, искренне жалея о том, что кто-то когда-то изобрел супницы. Но, когда Джимс, по щекам которого катились слезы, при виде ее умоляюще протянул ручки и проглотил несколько рыданий, все ее раздражение исчезло. В конце концов, бедному крошке действительно было страшно. Она нежно взяла его на руки и затем успокаивающе качала, пока всхлипывания не прекратились и он не закрыл глаза. После этого она попыталась положить его назад в кроватку. Но Джимс снова открыл глаза и протестующе завизжал. Это повторилось дважды. Риллу охватило отчаяние. Нельзя было так долго заставлять Кена ждать в одиночестве… она и так отсутствовала уже почти полчаса. С видом покорности судьбе она решительно спустилась вниз по лестнице с Джимсом на руках и села на веранде. Без сомнения, было нелепо сидеть и держать в объятиях упрямого младенца, когда ваш самый желанный поклонник пришел проститься перед отъездом на фронт, но ничего другого Рилле не оставалось.

Джимс был на верху блаженства. Он в восторге задрыгал маленькими ножками, торчавшими из-под белой рубашонки, и засмеялся, что с ним редко бывало. В последнее время он начал становиться очень хорошеньким младенцем: его золотистые волосики завились в шелковистые колечки по всей его круглой головке, и глаза у него были красивые.

— Малыш что надо; красавчик, а? — сказал Кен.

— Внешность у него приятная, — сказала Рилла с горечью, словно подразумевая, что больше ничего хорошего о нем сказать нельзя.

Джимс, весьма проницательный младенец, почувствовал напряженность атмосферы и осознал, что должен ее разрядить. Он поднял личико к Рилле, очаровательно улыбнулся и сказал, отчетливо и обворожительно: «Вил-Вил!»

До этого он не сказал ни одного слова и никогда даже не пытался заговорить. Рилла пришла в такое восхищение, что даже перестала злиться на него. Она простила его, обняла и поцеловала. Джимс понял, что ему снова благоволят, и прижался к ней, а свет горевшей в гостиной лампы, падая через открытую дверь прямо на его волосы, превратил их в золотой венчик.

Кеннет сидел неподвижно и молча, глядя на Риллу… на стройную девичью фигуру, длинные ресницы, ямочку над верхней губой, прелестный подбородок. Она сидела, в неярком лунном свете, слегка склонив голову над Джимсом. Этот образ Риллы он унес в своем сердце во Францию, где его ждали ужасы сражений. Он считал, что не на шутку влюблен в Риллу с того самого вечера, когда они встретились на танцах на маяке Четырех Ветров; но только в эту минуту, увидев ее на инглсайдской веранде с маленьким Джимсом на руках, полюбил ее по-настоящему и сразу осознал это. А бедная Рилла все это время сидела, испытывая страшное разочарование и унижение. Ей казалось, что этот последний вечер, проведенный с Кеном, безнадежно испорчен, и она горестно спрашивала себя, почему в жизни все всегда происходит не так, как в книжках. Она чувствовала себя слишком глупо, чтобы даже попытаться заговорить. Очевидно, Кен тоже был раздосадован — он сидел в таком каменном молчании.

Надежда на миг ожила в ее сердце, когда Джимс так крепко уснул, что она сочла возможным отнести его в гостиную и положить на кушетку. Но, когда она вернулась, на веранде сидела Сюзан, развязывая ленты шляпы с видом особы, намеренной задержаться там, где она находится.

— Ты уложила своего младенца спать? — спросила она добродушно.

Своего младенца! Право же, Сюзан могла бы быть тактичнее.

— Да, — коротко ответила Рилла.

Сюзан положила свои покупки на плетеный столик и уселась поудобнее, чтобы исполнить то, что считала своим долгом. Конечно, она очень устала, но надо же было выручить Риллу. Кеннет Форд зашел навестить семью, а дома, к несчастью, никого, и занимать гостя разговором приходится одному «бедному ребенку». Но Сюзан пришла ей на помощь… Сюзан сделает свое дело, какой бы усталой ни была.

— Ну и ну, как ты вырос! — сказала она, глядя на рослого Кена в военной форме без малейшего почтения. Сюзан успела привыкнуть к виду военной формы, а в шестьдесят четыре даже форма лейтенанта — всего лишь одежда и ничего больше. — Удивительное дело, до чего быстро дети растут. Вот и нашей Рилле почти пятнадцать.

— Мне скоро семнадцать, Сюзан, — воскликнула Рилла почти с гневом.

Прошел целый месяц с того дня, как ей исполнилось шестнадцать. Сюзан была невыносима.

— А кажется еще вчера вы все были малышней, — сказала Сюзан, не обращая внимания на возражение Риллы. — Ты, Кен, был, право же, самым хорошеньким младенцем, какого я только видела, хотя твоей матери лишь с огромным трудом удалось отучить тебя сосать большой палец. Помнишь тот день, когда я тебя отшлепала?

— Нет, — сказал Кен.

— Ну да, я полагаю, ты был еще слишком мал… около четырех тебе было. Ты приехал к нам со своей матерью и упорно дразнил Нэн, пока она не разревелась. Я разными способами пыталась тебя угомонить, но ничто не помогало, и я решила, что отшлепать тебя — единственный выход. Так что я положила тебя поперек своей коленки и надавала тебе как следует по заду. Ты вопил во всю глотку, но после этого оставил Нэн в покое.

Рилла терзалась от стыда. Неужели Сюзан не отдает себе никакого отчета в том, что обращается к офицеру канадской армии? Явно не отдает. Ох, что подумает Кен?