В состоянии хвастливого возбуждения он поднял крышку, откуда наружу вырвалась ароматная волна раскаленного воздуха.

– Иссерли, – причитал повар. – Ну, позволь, позволь, позволь мне отрезать для тебя кусочек!

Иссерли смущенно рассмеялась и поспешно согласилась:

– Ладно, отрезай!

С быстротой молнии Хилис отсек кусок мяса: умение, с которым он владел ножом, можно было демонстрировать на сцене.

– Да-да-да-да, – пробормотал он, распрямившись пружиной.

Иссерли слегка отшатнулась, когда дымящийся, шипящий кусочек возник в каких-то сантиметрах от ее губ, насаженный на бритвенно-острый кончик разделочного ножа. Она осторожно взяла мясо зубами и сняла его со стального орудия.

Со стороны двери раздался чей-то тихий голос.

– Ты сама не ведаешь, что творишь, – сказал со вздохом Амлис Весс.

– Посторонним вход на кухню запрещен, – тут же рявкнул в ответ Хилис.

Амлис Весс слегка попятился: честно говоря, он на кухню и не входил, только просунул в дверь кончик своей черной морды, ну и, возможно, некоторую часть украшенной белой манишкой груди. В любом случае его отступление вовсе не выглядело отступлением: со стороны могло показаться, что он просто встал поудобнее или переступил с ноги на ногу. Технически, он теперь находился вне кухни, что, впрочем, совсем не мешало ему видеть большую часть того, что происходило внутри. И взгляд его был направлен на Хилиса, а не на Иссерли.

Иссерли демонстративно дожевала то, что оставалось от лакомого кусочка, боясь даже пошевелиться. К счастью, мясо было таким нежным, что просто таяло во рту.

– В чем дело, господин Весес? – вымолвила она наконец.

Амлис стиснул челюсти от гнева, и мышцы на его плечах напряглись, словно он собирался наброситься на Иссерли, но он успокоился так стремительно, как если бы ему впрыснули дозу успокоительного.

– Мясо, что вы едите, – спокойно продолжил он, – это плоть создания, которое когда-то дышало и жило – точно так же, как вы и я.

Хилис застонал, закатив глаза в знак отчаяния и жалости, которые вызывали у него нелепые претензии и бредовые идеи современной молодежи. Затем, к вящему испугу Иссерли, он повернулся к ним обоим спиной и, ухватившись за ближайшую кастрюлю, вернулся к работе.

Со словами Амлиса, по-прежнему звенящими в ушах, Иссерли набралась смелости и, как она это уже делала в последний раз, направила весь свой гнев на его холеный, великосветский выговор, на его бархатистый голос, в каждой нотке которого сквозили богатство и принадлежность к привилегированному классу. Она распаляла себя, вспоминая, как Элита сперва обласкала ее, а затем отвергла, вспомнила чиновников, решивших что ей больше подойдет жизнь на Территориях – чиновников, чей выговор был в точности такой же, как у Амлиса Весса. Она вслушивалась в этот выговор, в мрачную музыку страдания, которую он пробуждал в ее душе, и упивалась ею.

– Господин Весс, – произнесла она ледяным тоном, – мне неприятно говорить вам об этом, но, по-моему, существуют колоссальные различия даже между тем, как живем и дышим я и вы, не говоря уж о различиях в этом отношении между мной и… – тут Иссерли вызывающе облизнула языком губы, – … и моим завтраком.

– Но ведь, в конце-то концов, все мы люди! – воскликнул Амлис, как показалось Иссерли – слегка раздраженно. Видимо, ей следует и дальше бить в это его слабое место, в свойственное всем богатеньким идеалистам пренебрежение к суровой правде жизни.

– Забавно, как это вам удается придерживаться таких взглядов, – съязвила она, – вы ведь в этой жизни, наверное, и пальцем о палец ни разу не ударили.

Иссерли сразу поняла, что попала прямо в цель. Амлис снова подпрыгнул на месте, но затем так же внезапно расслабился, словно уколотый невидимой иглой.

– Это бесполезная дискуссия, – вздохнул он. – Лучше пойдемте со мной.

Рот Иссерли открылся от изумления.

– Пойти с вами?

– Да, – сказал Амлис, словно ее согласие само собой разумелось и предстояло обсудить только детали. – Сходим вниз. Туда, где откармливают вод-селей.

– Вы… вы, должно быть, шутите, – сказала Иссерли, издав короткий смешок, которым хотела выразить презрение, но прозвучала одна лишь растерянность.

– Что вам мешает? – подзуживал ее Амлис с самым невинным видом.

Иссерли чуть не задохнулась от негодования – а может, это просто кусочек мяса застрял у нее в горле? «Потому что мне страшно под землей, – думала она. – Потому что я не хочу, чтобы меня снова похоронили заживо».

– Потому что у меня работа, – сказала она наконец.

Он внимательно посмотрел ей в глаза – не агрессивно, а так, словно промерял взглядом расстояние перед тем, как впрыгнуть ей прямо в душу.

– Прошу вас, – сказал он. – Я там кое-что обнаружил, и мне необходимо вам это показать. Честное слово. Я показывал это работникам, но никто из них не смог мне объяснить, что это такое. Прошу вас.

Повисла пауза, во время которой Иссерли и Амлис стояли неподвижно, среди грохота и бряканья, производимого Хилисом на кухне. Затем Иссерли с удивлением услышала свой собственный ответ, который прозвучал откуда-то издалека. Слова были неразборчивы, так что она скорее угадала, чем поняла их смысл, сводившийся к согласию с предложением Амлиса. Словно во сне, под сюрреалистический аккомпанемент гремящих кастрюль и скворчащего мяса, она согласилась отправиться под землю.

Амлис повернулся, и его изящное тело заструилось к выходу из столовой. Иссерли последовала за ним к лифту.

К этому времени в столовой уже собрались несколько мужчин, которые переговаривались между собой и жевали пищу, глядя на проходящих мимо Иссерли и Весса.

Никто не попытался вмешаться.

Никто не стал угрожать смертью Амлису, если тот сделает еще один шаг к лифту.

Когда двери лифта открылись, не сработала никакая сигнализация, и никакое устройство не заблокировало дверцы, когда Иссерли и Амлис вошли внутрь.

Короче, вселенная, судя по всему, не усмотрела в происходящем ничего экстраординарного.

Полностью сбитая с толку Иссерли стояла рядом с Амлисом в безликой коробке лифта и, хотя смотрела прямо, не могла не чувствовать его длинную темную шею и голову где-то по соседству со своим плечом, а его гладкий бок – в нескольких дюймах от своего бедра. Кабина лифта, бесшумно опустившись, остановилась с шипением.

Дверь поползла в сторону, и Иссерли тихонько простонала, почувствовав, как на нее наваливается клаустрофобия. Все вокруг было погружено в почти абсолютную темноту, словно они провалились в узкую щель между двумя плитами горной породы и кто-то искал их, освещая сверху слабым лучиком карманного фонарика. Вокруг стояла вонь разлагающихся экскрементов и запах мочи, виднелись проволочные изгороди, а в тусклом свете инфракрасных ламп повсюду то и дело светлячками вспыхивали десятки зрачков.