Действие фильма разворачивается в конце XIII в., но в фильме шотландцы носят килты, хотя этот национальный костюм появился лишь в XVII в. Шотландский флаг также был утвержден намного позже: первое упоминание о его использовании зафиксировано в 1503 г. Еще одна хронологическая неточность – роман главного героя с принцессой Изабеллой. В момент происходящих событий (действие начинается в 1280 г.) принцессе было не больше 8 лет.

Другой исторический фильм – «Александр» (2004) Оливера Стоуна – не может похвастаться значимыми наградами, как «Влюбленный Шекспир» и «Храброе сердце». Сам режиссер позиционировал фильм как достоверный и пригласил для помощи в съемках исторического консультанта профессора Оксфордского университета Робина Лэйна Фокса, автора одного из самых популярных жизнеописаний Александра Македонского.

Интересна финальная сцена битвы при Гидаспе. Противники войска Александра, древние индийцы, смогли защититься слонами, при этом полководца македонян ранили стрелой, однако Александр Македонский был тяжело ранен при битве на Мали, так что происходившая битва при Гидаспе была показана в фильме не совсем точно. В интерпретации Оливера Стоуна действие проходило в солнечную погоду, в то время как в реальности битва шла ночью под проливным дождем. Также в фильме неправильно указали имя второй жены Филиппа II: вместо Клеопатры была названа Эвридика, которая в реальности являлась его матерью.

Ошибки допускают и в российских картинах. Например, в фильме Андрея Кравчука «Адмиралъ» (2008), события которого разворачиваются в 1916–1920 гг., присутствует придуманный фрагмент боя российского сибирского стрелка и немецкого «Фридриха Карла», чего на самом деле никогда не было. Также один из героев фильма – адмирал Тимирев – был показан как человек слабый и не имеющий воли, перешедший на сторону большевиков ради спасения собственной жизни. Однако на самом деле адмирал стал во главе Морских сил белых на Дальнем Востоке и был сотоварищем Колчака по Белому движению.

Исторические погрешности присутствуют и в фильме Павла Лунгина «Царь» (2009). В нем автор создал противоречивые образы героев. В 1565 г. Ивану Грозному исполнилось 35 лет, а актеру Петру Мамонову, который сыграл царя, было 58. У Лунгина Иван Грозный стал не грозным, а неспособным к каким-либо действиям. Еще один герой – митрополит Филипп Колычев, по фильму друг детства Ивана Грозного, – в реальности таковым не был: во-первых, царь был младше него на 23 года, и, когда Филипп отправился в Соловецкий монастырь в 1538 г., Ивану Грозному было меньше 8 лет; во-вторых, в фильме речь идет о 1565 г., в то время как в реальности митрополит Филипп получил титул лишь в 1566 г. Поэтому можно сделать вывод о том, что автору не удалось проработать детали и подготовленный зритель не сможет полностью погрузиться в историческую эпоху.

При создании исторического игрового кино используются такие же приемы, как и в документальном, однако в нем авторская интерпретация является главенствующей вне зависимости от документально подтвержденных фактов. Автор художественного фильма, используя документальную основу, придает своей картине достоверность и самое главное – зрелищность, ведь в природе игрового кино не заложена правдивость документального.

В российском кинематографе решили бороться с проблемой «киноляпов» и неточностей с помощью привлечения профессиональной экспертной комиссии, консультаций и сотрудничества с историками. Об этом говорил Сергей Нарышкин, председатель Российского исторического общества: «Все наши лучшие исторические фильмы очень многим обязаны таким консультациям, в том числе в части устранения разного рода “ляпов”, которые были в первоначальных сценариях»[105].

Важно разделять такие понятия, как «исторический фильм» и «историко-документальный фильм», чтобы избежать неверного восприятия информации. Ведь неподготовленный зритель может поверить в истинность исторического фильма (особенно если используется фраза «Основано на реальных событиях»), который иногда искажает реальность. Таким образом создаются исторические фейки, а канва историко-документальных фильмов подвергается сомнению.

Внедрение некорректных, а зачастую и просто лживых сведений в то, как мы воспринимаем историю Отечества и мировую историю, создает неплохой фундамент для искажения представления о месте России в мировой цивилизации. Вспомним печальный и – увы! – наглядный недавний пример с «покаянной» речью мальчика Коли Десятниченко из Нового Уренгоя в немецком бундестаге в Берлине 19 ноября 2017 г. В Германии в этот день отмечают День скорби, в России – День воинской славы, День ракетных войск и артиллерии, а также День начала контрнаступления советских войск под Сталинградом. Как говорится, почувствуйте разницу.

Сегодня многие социологи отмечают стремление общества к поляризации по общественно-политическим вопросам. Немаловажной темой для дискуссий остается религия. В России доминирующие позиции занимает православие: 44 % россиян называют православие государственной религией России, а 56 % россиян считают, что РПЦ влияет на их жизнь[106]. В то же время отношение россиян к православию можно назвать двойственным, поэтому религия в целом, христианство и православие для нашей страны являются темами, способными вызвать широкий общественный резонанс, поляризацию мнений. Безусловно, религия сакрализует и ритуализирует множество составляющих ее элементов и действий, что порождает множество примеров возникновения фейк-информации на эту тему. Например, вопрос о существовании Бога в христианстве – это доказуемая истина или изобретенный более двух тысяч лет назад фейк?

В интернете можно встретить множество роликов и текстов на эту тему с привлекательными названиями: «МАЛЬЧИК ВИДЕЛ ИИСУСА во ВРЕМЯ клинической СМЕРТИ», «Психиатр рассказал после клинической смерти: “Я проснулся с твердой уверенностью в том, что есть Бог…”». Для многих верующих подобный религиозный опыт является мощным аргументом существования бога. Но не являются ли субъективные ощущения обращением к эмпирическому началу, что во многих случаях противоречит достоверности и сигнализирует о появлении фейка?

Ощущениями людей во время клинической смерти интересуются и ученые. Сэм Парния, врач в отделении интенсивной терапии и руководитель реанимационных исследований в Медицинской школе Университета Стоуни Брук в Нью-Йорке вместе с коллегами из 17 учреждений в США и Великобритании в течение четырех лет анализировал поведение более 2000 пациентов, переживших остановку сердца, то есть официальную клиническую смерть. Из этой группы людей врачи смогли вернуть к жизни около 16 %. Выяснилось, во-первых, что психологическое переживание смерти гораздо шире нашего представления о «свете в конце тоннеля»: пациенты видели образы животных или растений, яркий свет, преследование, лица членов семьи и даже события после остановки сердца (наблюдая за собой, как бы отделившись от тела). Во-вторых, исследователи обнаружили закономерность: то, как пациенты интерпретировали эти события, во многом зависело от их верований при жизни[107].