сношаться, это у нас уже было, вспомни двадцатые — тридцатые годы прошлого века и что тогда творилось. Именно коммунистами кстати. Но нет, я против таких перегибов. Моральная чистота молодёжи — это весьма важная и серьёзная проблема, но при этом важно не уйти в другую крайность. Пуританство, на мой взгляд, столь же опасно и вредно, как и развращённость. Я за умеренность во всём. Что надо молодёжи объяснять, чем чреваты беспорядочные связи, про опасность ранней беременности и всё такое, но при этом не делать из секса некий символ или эталон. Как и запретную тему. Хочешь встречаться с парнями? Бога ради, используй контрацептивы, требуй того же от партнёра и получайте удовольствие. Хочешь хранить девственность для мужа — тоже пожалуйста, никто не осудит. Чтобы выбор был одинаково правильным, понимаешь? Делать вид, что молодёжь только за ручки держатся это ханжество, а уж тем более считать, что при вступлении в комсомол первичные и вторичные половые функции блокируются.

— Иногда мне кажется, что ты, Семён, с какой-то другой планеты, — задумчиво уставилась на меня успокоившаяся вожатая. — Вроде наш, советский, но как что-нибудь ляпнешь. И не сказать, что антисоветчину какую, аргументы у тебя правильные, но без какого-либо уважения к авторитетам. Такое чувство, что тебе вообще на всех плевать, и даже на…

— Неправда, — оборвал я девушку, пока лишнего не наговорила. — Я с уважением к авторитетам отношусь, но без подобострастия или слепой веры. Потому что даже Ленин был обычным человеком. Точнее не так, даже если бы он был энергетом, Архонтом, это ничего бы не изменило. Так как они тоже люди, со своими слабостями. Поэтому я уважаю их всех, но это не отменяет логики, скептицизма и понимания человеческой природы. Особенно если вспомнить тридцатые годы и сколько ведущих партийных лидеров тогда оказались мягко скажем, не у дел.

— Ты это… — Полина воровато оглянулась вокруг, мог ли нас кто-то слышать, и понизила голос. — Семён, ты думай, что ты несёшь! А если кто-то тебя услышит? Ладно я, а будет посторонний или недоброжелатель? Мигом доложит куда следует.

— И пятое управление подошьёт к моему делу ещё один листок, — я горько усмехнулся. — Да, представляешь, на меня в конторе уже дело есть. Я правда сам его не видел, но уверен, что весьма пухлое. И когда стану не нужен, с него обязательно сдуют пыль.

— Семён, я… — поражённо уставилась на меня вожатая, но я её перебил.

— Забей. — я поднялся с лавочки у отделения милиции, где мы сидели. — Пошли лучше обратно. Работы ещё много, да и искупаться не мешало бы. Ребят ждут опять же. Сегодня хотели над песней поработать.

— Да, песня хорошая. — кивнула Полина, незаметно с облегчением выдохнув, что мы ушли от опасных тем и напела. — Юность — это мечта и взлёт, это алая кровь страны! Красиво.

— А то! — я подмигнул девушке. — Другого не держим! Записать бы ещё нормально.

— Ноты я уже отдала, обещали, что завтра нам дадут время, —вздохнула вожатая. — Правда там могут в последний момент отказать, уже было такое как-то. Не у меня, у моей знакомой, она тоже вожатой в Лазурном только была. Договорились, всё, а потом каких-то вместо неё засунули. Ну знаешь, как это бывает.

— Знаю, — я кивнул, прекрасно представляя, как работает блат, правда, справедливости ради, в этой реальности его было на несколько порядков меньше и такой власти доступ к дефициту не имел. — Значит надо постараться, чтобы вместо нас никого не засунули. На горло давануть, может быть. Не станет никто сейчас шум поднимать, слишком много лишних глаз на территории. Да таких, что самые наглые хвост прижмут. Так что, уверен, всё будет нормально. Главное, чтобы сыграли как, следует.

— У нас хороший оркестр, — даже немного обиделась Полина. — Ты не знаешь просто. Там даже фронтовики есть.

— Ну тогда извини, погорячился, — мне хотелось съязвить, но я сдержался, всё-таки были темы, над которыми шутить у меня язык не поворачивался. — Ладно, пошли уже. А то время к обеду. Надо покушать как следует, а то сил много понадобится. И да, вечером я иду гулять. Это не обсуждается. Но, чтобы тебя успокоить, обещаю, что как следует подумаю, над финалом прогулки. Я бы поверил в любовь с первого взгляда, но Надина не стесняется с другими парнями общаться, видел её пару раз в компаниях, так что буду осторожен. Устраивает такой подход?

— Нет, но большего от тебя не добиться, — вздохнула вожатая. — Пошли уже. Покушать действительно надо, а то с вашими затеями никаких сил не хватит. Да и Руслана опасно так надолго одного оставлять. Как пить дать опять накосячит. Вот скажи, почему тебе чуть ли не в рот заглядывают, а на него всем откровенно наплевать? А ведь он взрослее!

— Потому что иногда возраст приходит один, — я пожал плечами. — А ещё, потому что я не ставлю себя выше кого-либо. Для меня все ребята одинаковые, даже Сикорская. А Русик привык что перед ним заискивают из-за папы. А тут такой облом. Гони ты его. Толку от него не будет.

— Да знаю, — махнула рукой Полина. — Правда у него волосатая лапа в руководстве лагеря, но ничего, прорвёмся. А давай бегом до нашего корпуса? Выиграешь — отпущу тебя сегодн… эй, ты куда рванул⁈ Так нечестно!!! Ну держись, засранец, ты у меня ещё попляшешь!!!

Глава 22

— Трутся спиной медведи, крутят земную ось! — пропела Надина и легко заскочив на столбик ограждения принялась танцевать, вращая симпатичной попкой. — Ну как тебе⁈

— Восхитительно! — я от души похлопал в ладоши. — Ты просто чудо. Во всех отношениях. Иди ко мне пока не свалилась.

— Лови! — чертовка лукаво стрельнула глазами, а затем бесстрашно спрыгнула вниз, да так, что, если бы я не подставил руки, точно бы шмякнулась на каменную набережную и отбила бы себе всё что только можно. — Ап!

— Попалась, — я стиснул нежное девичье тело. — Ну всё, сейчас буду тебя наказывать, будешь знать, как дразниться.

— Вообще-то я тебя целую неделю звала гулять, — надула губки Надина. — А ты всё время занят был. Ещё и эта белобрысая постоянно рядом с тобой крутится.

— Ты тоже одна не ходишь, а Сикорская просто одноклассница, и то бывшая, — я пожал плечами, не спеша отпускать свою добычу. — Мы о ней будем разговаривать?

— Ну её, — фыркнула девочка и царственно махнула рукой в сторону моря, — неси меня на пляж. Хочу к воде!

— Будет исполнено, моя королева, — я оглянулся по сторонам и одним движением перемахнул ограду, спрыгнув прямо на песок, под аккомпанемент взвизгнувшей красавицы. — Тебя как, подальше закинуть или поближе?

— Семён! — вцепилась в меня Надина, пока я раскручивал её, делая вид что хочу бросить в море. — Мне страшно!

— Ты же хорошо плаваешь, — остановился я у самой воды, так и не отпустив девушку. — да и мелко тут.

— У меня платье тонкое, — охотно пояснила та, — и белья нет…

— А ты шалунья, — я почувствовал, как кровь резко отхлынула от головы, уйдя совсем в другое место и не удержался, сделав то, о чём уже две недели мечтал. — Тебя надо за это наказать…

Следующие пять минут мы самозабвенно целовались. Как я и ожидал, у Надины оказались потрясающие на вкус губы, нежные, упругие, словно спелые вишни, которые не хотелось отпускать. Я и не собирался, прервавшись лишь когда девушка начала задыхаться. Но пауза длилась недолго. Стоило ей отдышаться, и я снова набросился, словно безумный, впиваясь в нежную плоть, и исследуя языком её ротик, вырывая глухие стоны.

Рукам моим тоже было чем заняться. Они путешествовали по юному телу, задерживаясь на особо аппетитных местах. И да, Надина не соврала, белья на ней действительно не было. Я это специально проверил, нырнув в запретные глубины, где меня встретила только влажная бархатная кожа. Причём сама девушка ничуть этому не препятствовала, наоборот, даже подалась навстречу моей жадной руке, обдав ощутимым жаром своего тела. А в нос бил свежий аромат юной… нет не девушки, женщины. Несмотря на возраст знающей толк в плотской любви и жаждущей получить то, что хочет.

— Нади-ина-а, — и всё же я сумел оторваться от красавицы, удержаться на краю безумия и не овладеть ей в двух шагах от лагеря, пусть это и было чертовски тяжело, — Ты сводишь меня с ума…

— Сёма… — а вот сама девушка отпускать меня не спешила. — Я так долго этого ждала… Сёма, мой Сёма.

— Блин! — собрав в кучу остатки мозга, которые ещё не растаяли, я потянул красавицу в темноту. — Надо уйти