Описанные события происходили в 1774 г. В тот же год Пристли поехал во Францию к Лавуазье обсуждать свое открытие. Французский коллега продолжил эксперименты Пристли и подтвердил, что речь идет о составном компоненте воздуха. К 1777 г. он придумал для него название – oxygène. Сам Лавуазье составил это слово из двух греческих корней – oxýs “кислый” (ср. наше уксус) и génos “род”. То есть во французском это тоже заимствование, хотя и прямое. “Кислым” новооткрытый газ оказался из-за ошибки Лавуазье – ученый решил, что это вещество входит в состав всех кислот. На самом деле кислый вкус кислотам сообщают ионы водорода, описанного Лавуазье несколько лет спустя. По аналогии с oxygène он назвал его hydrogène – думаю, перевод не требуется: даже те из нас, кто не владеет греческим, знают, куда полагается залезать в гидрокостюме!

Англичане, очевидно, в знак признательности Лавуазье, сохранили его термины, слегка переиначив на английский лад (oxygen, hydrogen – с ударением на первом слоге), а вот немцы и русские предпочли перевести. По-немецки они звучат как Sauerstoff, Wasserstoff – букв. “кислое вещество”, “водяное вещество”. Мы видим, что у немцев перевод более вольный – “род” оказался потерян, тогда как русское слово воспроизводит оба компонента буквально.

Как устроен этот тип заимствований? При ближайшем рассмотрении очевидно, что не так, как те, что мы рассматривали в предыдущих главах. Заимствуется не само слово и даже не отдельные его части – используется лишь словообразовательная модель. Кальки поэтому нельзя отнести к настоящим лексическим заимствованиям, и слова типа водород точнее называть морфологическими кальками, а не лексическими.

Этот тип заимствований очень древний и характерен главным образом для книжной речи. Отличный материал для изучения таких калек – переводы Библии и раннехристианской литературы. Так, церковнославянский язык изобилует кальками с греческого: богословъ (theológos), Богородица (theotókos), богоносьць (theophóros), благочьстие (eusébeia), живописьць (zográphos), сребролюбие (philargyría), кумирослужение (eidōlolatréia), человѣколюбие (philanthropía) и т. д. Многие из них прижились в литературном русском языке и сохранились до наших дней.

С петровской эпохи популярность калькирования начинает снижаться, русский язык все чаще идет по пути прямых заимствований. Но и в это время кальки не перестают появляться – например, в географических названиях. Так, Средиземное море в древнерусскую эпоху называлось Великим. Нынешнее название – калька с латинского mare Мediterraneum. Немцы тоже в этом случае используют кальку – Мittelländisches Мееr (ныне чаще Mittelmeer). Особая волна калек приходится на вторую половину XVIII в., когда в России складывается язык фундаментальных наук, светской философии и художественной литературы. Многие слова, вошедшие тогда в обиход, приписывают авторству конкретных людей: например, предмет (калька с лат. objectus) – М. В. Ломоносову, личность (с франц. personnalité или английского personality) – Н. М. Карамзину.

Проверить, действительно ли то или иное слово имеет автора, непросто. В этимологических словарях кальки не фигурируют, а составители учебников не ссылаются на первоисточники. Так, например, слово личность, судя по данным Национального корпуса русского языка, действительно вошло в употребление при жизни Карамзина, но означало чаще всего совсем не то, что в наши дни, – его основным значением было “личный выпад”, то, что мы сейчас называем переходом на личности. А Карамзин действительно один из первых, кто использовал это слово в современном значении: “Чувство бытия, личность, душа…” – в “Письмах русского путешественника” (1793), но там же он применяет его и в старом смысле. Примерно в то же время слово личность в привычном нам значении употребил А. Н. Радищев в эссе “О человеке, его смертности и о бессмертии”: “Где же будет память твоя? Где будет прежний ты, где твоя особенность, где личность?” Но изобрел ли Карамзин слово личность, сказать трудно. Нам хочется, чтобы у языковых инноваций был автор, творец. Это отвечает сразу двум мифам – во-первых, представлению о роли великих людей в истории, во-вторых, представлению о том, что язык находится под нашим контролем и мы управляем его развитием.

Вне зависимости от того, есть ли автор-гений у слов личность, влюбленный/влюбиться, нравственность, впечатление, влияние, сосредоточить, эти слова настолько прочно утвердились в русском языке, что кажется, будто они были всегда. На самом деле все это исторически недавние кальки с французских слов: personnalité, énamouré/énamourer, moralité, impression, influence, concentrer. Вряд ли старше их популярное ныне слово духовность: как ни удивительно, древнерусский язык его не знал. Как раз у этого слова автор, вероятно, есть – оно впервые появляется в начале 1750-х гг. в философских сочинениях В. К. Тредиаковского и в его употреблении означает “нематериальность” как свойство Бога[141]. В своих эссе Тредиаковский активно экспериментировал с переводами философской лексики методом калькирования, поясняя терминологию на нескольких языках – латыни, греческом и французском. Хотя к слову духовность пояснения он не дает, весьма похоже, что и оно сконструировано Тредиаковским. Для XVIII в. примеры из Тредиаковского – единственные, которые нам известны. В общее употребление это слово входит только со второй трети XIX в. и тогда же приобретает современное значение, а по-настоящему популярным становится лишь с 1880-х гг.

Что за чудеса – слово духовный в русском языке было как минимум с XI в., а слово духовность от него додумались образовать только много веков спустя? Не станем томить читателя: это калька с французского spiritualité, существовавшего еще в эпоху Возрождения. А оно, в свою очередь, калькировано со средневекового латинского spiritualitas. Аналогичным способом образовано слово нравственность – от французского moralité, которое восходит к латинскому mores “нравы”.