Эту группу русских калек второй половины XVIII в. отличает характерная особенность: многие из них обозначают абстрактные понятия. Как раз в это время в Россию проникают светская литература и философия европейского Просвещения. Столкнувшись с языковой традицией, непрерывно развивавшейся со времен Античности, русские переводчики почувствовали, что им катастрофически не хватает лексики, – и принялись разрабатывать собственный понятийный аппарат. Задача была в конечном итоге решена блестяще.

Важную роль кальки сыграли и в науке, только там источником был не французский язык, а латинский или немецкий. Например, обыкновенное слово насекомое – не что иное, как калька с латинского insectum, от in- (латынь не различает значения “в” и “на”) + sectum, причастие среднего рода от глагола secare “резать”. То есть насекомое – значит покрытое насечками (такое впечатление производит естественная сегментация тельца насекомого). В современном русском языке это слово не только перестало быть чисто научным термином, но и во многом утратило смысловую прозрачность. Непросто опознать в нем кальку без специальной подготовки.

Мода на морфологические кальки в русском языке переживала подъемы и спады, но полностью их приток никогда не прекращался[142]. Например, в XIX в. к нам приходят взаимодействие (нем. Wechselwirkung) и всесторонний (нем. allseitig), с начала XX в. – небоскреб (англ. skyscraper). Последнее слово оказалось чемпионом по калькированию. Практически во всех языках оно не заимствовано из английского, а переведено буквально или почти буквально: нем. Wolkenkratzer, франц. gratte-ciel, исп. rascacielos, греч. ouranoxýstis, укр. хмарочос. В ряде случаев первый элемент взят со значением “облако”, а не “небо”; в языках Юго-Восточной Азии, напротив, меняется второй элемент – там предпочитают не “скрести” небо, а “целовать”. Однако конструкция остается неизменной.

Из примеров с небоскребом и водородом видно, что морфологические кальки используются отнюдь не только в русском языке. Развитая традиция калькирования бытует в немецком. Мы уже приводили примеры с водородом и кислородом. Среди более современных примеров – Fernsehen “телевидение” (от fern “дальний” и sehen “видеть”) и Fernsprecher “телефон” (то же + sprechen “говорить”). Здесь тоже переведены по отдельности греческие и латинские корни слов: tele- “дальний”, – visio- “зрение”, – phōn- “звук”.

Еще более активно калькирование применяется в исландском. Причиной тому языковая политика Исландии, о которой рассказывалось в главе 1. Всем, кто читал лесковского “Левшу”, памятно слово мелкоскоп – шуточный полуперевод микроскопа. Лесков, вероятно, был бы в восторге, знай он, что исландцы называют микроскоп smásjá – от smár “маленький” и sjá “смотреть”. Биология по-исландски líffræði, от líf “жизнь” и fræði “знание”, что, собственно, неудивительно – ведь греческие компоненты этого слова значат то же самое. Соответственно геология – jarðfræði (jörð – “земля”, с перегласовкой), география – landafræði: исландцы предпочли не делать различие между -логией и -графией, зато уточнили первый компонент, который означает “землю” в смысле “страны”, тогда как jörð – это “земля” в смысле “планета”. Баскетбол по-исландски körfubolti, от karfa “корзина” (англ. basket) и bolti “мяч” (англ. ball). И тому подобное. Потому, кстати, убежденность исландцев, будто они успешно оберегают свой язык от иностранной экспансии, безосновательна. С точки зрения языкознания морфологические кальки – самые настоящие заимствования, просто другого типа, не лексического.

Одна из самых любопытных историй, связанных с морфологическими кальками, стоит за словом новояз. В наши дни оно закрепилось в публицистике и даже дало заглавие книге Б. М. Сарнова – “Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма” (М.: Материк, 2002). Как известно, оно позаимствовано из романа британского писателя Джорджа Оруэлла “1984” (стоящая в заглавии дата – анаграмма года, когда был написан роман, 1948). Разумеется, новояз – перевод-калька, в оригинале у Оруэлла newspeak. Оруэлл дает целый ряд слов из newspeak, выдуманного языка государственной пропаганды будущего, и во многих из этих слов просматривается общий принцип – двусоставность:

Все эти слова Оруэлл выдумал сам. Однако принцип, по которому они построены, им не выдуман, а заимствован из… русского. Оруэлл опирался на словообразовательные инновации 1920-х гг., так раздражавшие русских эмигрантов: Коминтерн, колхоз, райком, нарком, полпред, продмаг. На самом деле этот тип сокращений не изобретен большевиками – подобные комбинации возникли еще в Первую мировую войну, например, командарм[144]. Но из-за бурного распространения этого новшества в послереволюционное время оно стало автоматически ассоциироваться с политикой большевиков.

Что же специфичного в этих словах и чем они отличаются от двусоставных слов старого времени, типа благолепие или броненосец? То, что они образованы с усечением основ и даже корней, причем усечение производится, так сказать, по живому – без оглядки на границы морфем в исходных словах. Например, нарком произведено от народный комиссар, но нар- не корень – ведь в слове народ очевидный корень -род с приставкой на-. А в слове полпред – от полномочный представитель – роль второго “корня” играет приставка. Неудивительно, что такое словообразование казалось дореволюционной интеллигенции безграмотным. В 1946 г. наркоматы переименовали на старый лад в министерства, однако мода на сокращения уже утвердилась, и у нас появились Минкульт, Минздрав и т. д.