— Синьорина, если вы еще что-нибудь припомните, будьте добры, позвоните, пожалуйста, в квестуру, ладно?

Она взяла карточку и рассеянно сунула ее в кармашек коричневой кофточки.

— Разумеется, — равнодушно процедила она, и Брунетти усомнился, что его визитка доживет до обеденного перерыва.

Пожав синьорине руку и распрощавшись, Брунетти проделал обратный путь мимо стоек с мехами и направился к эскалатору. Уже на выходе он задумался о том, сколько сокрытых от налоговой полиции миллионов лир было выплачено синьорине Бонамини в обмен на ее подпись. Но, как он всегда напоминал себе в таких случаях, уклонение от уплаты налогов не входило в сферу его компетенции.

Не успел Брунетти войти в вестибюль квестуры после обеденного перерыва, как охранник сообщил ему, что Патта хочет его видеть. Опасаясь, что Скарпа уже успел пожаловаться своему покровителю, Брунетти, не теряя ни минуты, поднялся к вице-квесторе.

Но, если даже лейтенант Скарпа и сказал что-нибудь, Патта не подал виду. Брунетти с удивлением заметил, что тот пребывает в благодушном настроении, что случалось крайне редко и вообще было для него нетипично. Что-то здесь не так, подумал Брунетти и сразу обратился в слух.

— Ну, как продвигается расследование дела об убийстве Лоренцони, Брунетти? — осведомился Патта, как только тот уселся напротив него. — Есть какие-нибудь результаты?

— Пока нет, сэр, но у нас есть несколько значительных зацепок. — Эта тщательно взвешенная ложь, как показалось Брунетти, позволила бы создать иллюзию, что вице-квесторе в курсе всех подробностей, и вместе с тем предотвратила бы дальнейшие расспросы с его стороны.

— Отлично, отлично, — закивал Патта.

Брунетти этого было вполне достаточно, чтобы сделать вывод, что его ни капельки не интересуют ни Лоренцони, ни само расследование; его мысли были явно заняты чем-то другим, и ему не терпелось об этом сообщить. Брунетти помолчал; долгий опыт общения с Паттой подсказывал ему, что порой тот предпочитал, чтобы новости из него вытягивали клещами. Как бы там ни было, Брунетти не собирался ему в этом помогать.

В конце концов Патта не выдержал:

— Это по поводу передачи, Брунетти.

— Да, сэр? — учтиво откликнулся Брунетти.

— Той самой, которую готовит съемочная группа с телеканала RAI. Передача будет посвящена работе полиции.

Брунетти начал смутно припоминать что-то о готовящейся телепередаче, посвященной работе полиции. Съемки должны были проходить в Падуе. Несколько недель назад ему прислали письмо, в котором спрашивали, не хочет ли он выступить в качестве консультанта. А может, он предпочтет роль комментатора? Брунетти выбросил письмо в корзину для мусора и благополучно забыл о нем, равно как и о самой передаче.

— Да, сэр? — повторил он не менее учтиво.

— Им нужен ты.

— Прошу прощения, сэр?

— Им нужен ты. В качестве консультанта. Еще им нужно, чтобы ты дал продолжительное интервью о работе полицейской системы в целом.

Брунетти подумал о работе, которая ждала его, о расследовании, которое он вел.

— Но ведь это какой-то абсурд, — сказал он.

— То же самое я им и сказал, — поддержал его Патта, — сказал, что им нужен кто-нибудь с большим опытом, с более широким взглядом на работу полиции, — словом, человек, способный оценить нашу работу в целом, а не как серию отдельных правонарушений и мелких частных случаев.

Одной из особенностей характера вице-квесторе, наиболее раздражавших Брунетти, было то, что те дешевенькие мелодрамы, которые он так любил разыгрывать, были еще, ко всему прочему, написаны никудышным сценаристом.

— И как они на это отреагировали, сэр?

— Сказали, что им нужно позвонить в Рим, поскольку предложение поступило именно оттуда. Скорее всего, они свяжутся со мной завтра утром. — Судя по его тону, он задал Брунетти вопрос и ждал немедленного ответа.

— Не могу себе представить, сэр, кому могло прийти в голову предложить мою кандидатуру. Честно признаться, мне это не по душе, и я бы предпочел не ввязываться в это дело.

— Я так им и сказал, — ответил Патта, но, поймав неподдельное удивление, отразившееся на лице Брунетти, поспешно добавил: — Я ведь знал, что ты не захочешь, чтобы тебя отрывали от этого дела Лоренцони, особенно после возобновления расследования.

— И? — спросил Брунетти.

— Я взял на себя смелость предложить им другую кандидатуру.

— Человека с большим опытом?

— Естественно.

— Кого? — без обиняков спросил Брунетти.

— Себя, разумеется, — отвечал Патта ровным тоном, как будто давал инструкции, как если бы он докладывал о точке кипения воды.

И хотя Брунетти не испытывал ни малейшего желания участвовать в этой передаче, он сразу же закипел от этого потрясающего самодовольства, от уверенности Патты, что он может вот так, запросто принимать подобные решения.

— Эта студия находится в Падуе, если я не ошибаюсь? — спросил он.

— Ну да; а какая тебе, собственно, разница? — удивился Патта.

Тут Брунетти словно черт дернул за язык, и он сказал:

— Тогда, по всей вероятности, их передача в первую очередь предназначена для аудитории округа Венето, и вполне возможно, что они захотят, чтобы в ней принял участие кто-то из местных; сами понимаете, тот, кто говорит на местном диалекте или по крайней мере производит впечатление человека, который здесь родился и вырос.

Все благодушие Патты сразу как ветром сдуло.

— Сомневаюсь, чтобы это имело какое-либо значение. Преступность есть преступность, и потому должна рассматриваться в масштабах всей страны, а не отдельно взятой провинции, как ты, по всей видимости, считаешь. — Его маленькие глазки недобро сощурились, и он осведомился: — Ты, случайно, не состоишь в Северной лиге, нет?

Брунетти, разумеется, в ней не состоял, но его возмутило то, что Патта задает ему подобные вопросы. Что он себе позволяет, в конце концов? Пропустив бестактность Патты мимо ушей, он сказал:

— Я и не предполагал, что вы позвали меня сюда, чтобы затевать политическую дискуссию, сэр.

Патте, перед мысленным взором которого уже маячила заманчивая перспектива появления на телеэкране, стоило большого труда сдержать закипающий в нем праведный гнев.

— Нет, не собирался, но я хотел обратить твое внимание на опасность подобного рода убеждений. — Он поправил папку у себя на столе и вдруг как ни в чем не бывало спокойно осведомился: — Ну и что мы, по-твоему, будем делать со всей этой белибердой?

Брунетти всегда обращал внимание на особенности речи; вот и сейчас его позабавило, во-первых, то, с какой легкостью Патта употребил местоимение «мы», а во-вторых, то, как он пренебрежительно отозвался о телепередаче как о «белиберде». Ему наверняка до смерти хочется стать героем экрана, подумал Брунетти.