— Когда они позвонят, передайте им, что мне это неинтересно.

— А потом что? — спросил Патта и вызывающе воззрился на Брунетти: посмотрим, мол, что ты на это скажешь.

— А потом поступайте по вашему усмотрению, сэр.

На лице вице-квесторе было написано, что он не верит ни единому слову Брунетти. В прошлом он уже не раз зарекомендовал себя как человек непредсказуемый; один раз заявил, что картинка, висевшая у них на кухне, принадлежит кисти самого Каналетто; в другой раз наотрез отказался от повышения и перевода в Рим — а ведь мог бы работать там на самого министра внутренних дел! А теперь еще это, безумие чистой воды, слыханное ли дело — упустить шанс появиться на экране телевизора!

— Очень хорошо. Если это твое окончательное решение, я им так и передам. — Патта принялся с деловым видом перекладывать у себя на столе какие-то бумажки, тем самым создавая видимость деятельности; это уже вошло у него в привычку. — Так что там у тебя с Лоренцони?

— Я поговорил с племянником и еще с некоторыми людьми, которые его знают.

— Зачем? — с нескрываемым удивлением спросил Патта.

— Потому что он единственный наследник. — Брунетти не был окончательно в этом уверен, но, за неимением другой кандидатуры, надеялся, что не ошибается на этот счет.

— Ты хочешь сказать, что он причастен к убийству собственного брата, так, что ли? — спросил Патта.

— Нет, сэр. Я хочу сказать, что он единственный человек, которому была бы на руку его смерть, так что, думаю, его следовало бы допросить.

Патта промолчал. Было непонятно, то ли он обдумывает эту небезынтересную теорию о том, что личный интерес может послужить мотивом для убийства, то ли насколько эта теория может ему самому пригодиться в дальнейшем.

— Что-нибудь еще?

— Очень немного, — признался Брунетти, — я хотел бы опросить еще нескольких человек, а потом — снова побеседовать с родителями.

— Роберто, что ль? — не понял Патта.

У Брунетти так и чесался язык ответить «нет, Маурицио», но он сдержался.

— Да, с ними.

— Я думаю, ты отдаешь себе отчет в том, что это за фигура, — предостерегающе пробурчал Патта.

— Лоренцони?

— Граф Лоренцони, — поправил его Патта. Несмотря на то, что итальянское правительство давным-давно упразднило дворянские титулы, покончив с графами, маркизами и прочей знатью, Патта принадлежал к числу тех, кто привык лобызать руки титулованным господам.

Брунетти оставил его последнее замечание без внимания.

— Мне бы очень хотелось снова с ним побеседовать. А заодно и с его женой.

Патта открыл было рот, чтобы возразить, но потом, по всей видимости, вспомнив о Падуе и телепередаче, благосклонно кивнул:

— Только будь там с ними помягче, договорились?

— Да, сэр, — ответил Брунетти. На какое-то мгновение у него мелькнула шальная мысль заикнуться насчет повышения Бонсуана, но он придержал язык и встал. Патта снова принялся перебирать бумажки у себя на столе, оставив без внимания прощальный кивок Брунетти.

Синьорина Элеттра еще не вернулась, и поэтому Брунетти прошел в комнату, где сидели офицеры, надеясь застать там Вьянелло. Увидев, что сержант на месте, Брунетти сказал:

— Думаю, настало время поговорить с теми ребятами, которые в свое время угнали машину графа Лудовико.

Вьянелло загадочно улыбнулся и кивнул в сторону кипы бумаг у себя на столе. Увидев четкую безупречную печать, сделанную на лазерном принтере, Брунетти спросил:

— Элеттра?

— Нет, сэр, но я позвонил той девчонке, что встречалась с Роберто, а она начала вопить, что полицейские ее уже достали и что она все уже вам рассказала, но я все равно попросил назвать их имена, а уж потом нашел адреса.

Брунетти взглянул на листок: чистенький, аккуратный, никаких каракулей и помарок; столь характерных для Вьянелло.

— Она учит меня компьютерной грамоте, — с нескрываемой гордостью сообщил Вьянелло.

Брунетти взял листок со стола и, держа его на расстоянии вытянутой руки, прищурил глаза, пытаясь разобрать мелкий шрифт.

— Вьянелло, тут всего две фамилии с адресами. Неужели для этих целей понадобился компьютер?

— Сэр, если вы внимательно посмотрите на адреса, то увидите, что один из них сейчас находится в Генуе, отбывает там воинскую повинность. Я это узнал с помощью компьютера.

— О, — только и нашелся что сказать Брунетти. Он еще раз внимательно посмотрел на листок. — А другой?

— Другой сейчас здесь, в Венеции, и я уже успел с ним поговорить, — обиженно пробормотал Вьянелло.

— Молодец, — похвалил его Брунетти, зная, что только это слово может его как-то утешить, — и что же он рассказал тебе о машине? И о Роберто?

Вьянелло взглянул на Брунетти; хмурое выражение разом слетело с его лица.

— Да ничего нового; все, что уже говорили другие. Что Роберто был маменькин сынок, у которого денег куры не клюют, что у него голова была ничем не занята. Я спросил его насчет машины; сначала он все отрицал, но когда я пообещал, что ему за это ничего не будет, что мы просто хотим кое-что прояснить, он рассказал, что Роберто попросил их угнать папину машину. Якобы чтобы тот обратил наконец на него внимание. Ну, разумеется, напрямую он так не сказал; это и так было ясно. Судя по тону этого парня, ему было даже жаль его, Роберто то есть.

Увидев, что Брунетти собирается что-то сказать, он посчитал нужным пояснить свои последние слова:

— Нет, не потому, что Роберто умер; по крайней мере не только поэтому. Ему было жаль, что Роберто приходилось пускаться во все тяжкие, чтобы привлечь к себе внимание своего папаши; что он на самом деле был очень одинокий и никому не нужный, вот.

Брунетти неопределенно хмыкнул, и Вьянелло продолжал:

— Они доехали до Вероны, оставили там машину, а затем на поезде вернулись домой. Роберто им за это заплатил, даже в ресторан пригласил потом.

— А после того случая они продолжали дружить?

— Видимо, так, хотя этот Никколо Пертузи, — я давно знаю его дядю, и тот уверяет, что Никколо замечательный мальчик, — так вот, Никколо сказал мне, что в последние недели перед похищением Роберто будто подменили. Он стал скучным, вялым, перестал шутить; только и жаловался, как ему плохо, да рассказывал о врачах, к которым ходил.

— А ведь ему был всего двадцать один, — заметил Брунетти.

— Знаю. Тем более странно, правда? Интересно, был ли он на самом деле болен. — Вьянелло вдруг засмеялся. — Моя тетка Лучия сказала бы, что это знак. Знак свыше, надо полагать.

— Нет, — решительно возразил Брунетти, — судя по всему, он был действительно болен.

И поскольку ни ему, ни Вьянелло было нечего к этому добавить, Брунетти кивнул и пошел к себе, вспомнив, что ему надо сделать один важный звонок.