Кремль, три дня до Нового года

«Холодает, пойдем перекусим…» — прослушав запись, глава администрации президента с одобрением взглянул на своего заместителя.

— Интересная запись, сегодня сделали?

— Вчера вечером, — отозвался Фролов.

— Молодцы, действительно молодцы, — похвалил Петров. — Кто бы мог подумать, что Рудин на такое способен? Гигант мысли! Ну что, идем на доклад к шефу?

— А смысл? — Фролов покачал головой. — Новый кандидат уже объявлен, и хода этой записи шеф не даст. Тукай в любом случае пойдет на выборы.

— И что тогда, — было видно, что Петрову ход мыслей зама пока не ясен, — оставить все как есть? К тому же Тукай, может быть, на выборы и пойдет, я не против, но Рудина мы отсечем. Он зарвался, сильно зарвался. Шеф не простит ему таких фокусов.

— А потом Тукай не простит нам, — возразил Фролов, — как ни крути, а ведь именно благодаря Рудину власть в стране еще не поменялась. А то, что в итоге Тукая выдвинуть решили, это даже неплохо, на мой взгляд, это хорошая кандидатура. Достойная, скажем так.

— Ну давай ему свечку поставим, — возмутился Петров, — за здравие.

— Через некоторое время состоится перераспределение должностей… при новом президенте, — спокойно отозвался Фролов, — имея на руках этот материал, возможно, мы сможем оказать некоторое влияние на распределение постов. Только нужно действовать очень аккуратно, чтобы не нажить неприятности. Они должны быть нам благодарны за то, что мы не обнародовали запись.

— Насколько я знаю Рудина, чувство благодарности он давно не испытывал и вряд ли к этому способен.

— Но ведь Тукая он продвинул, — настаивал Фролов.

— Продвинул, — согласился глава администрации, — но только из своих личных интересов, не сомневайся.

— Значит, нам надо показать ему, что наши интересы совпадают.

Петров на некоторое время задумался. Было видно, как он пытается просчитать все возможные варианты развития событий. Но даже самый гениальный шахматист видит лишь на несколько ходов вперед. Он перевел взгляд на Фролова. Тот невозмутимо ожидал его решения и, похоже, был полностью уверен, что Петров с ним согласится.

— Рискованная игра, однако. Рудин очень опасный противник. Но там, где большая игра, там и риски большие. — И, помолчав, добавил: — Ну что же, давай рискнем. А сейчас, может, по коньячку?

Крайний Север, 31 декабря

Иван плотно запахнул за собой полог чума, вдохнул морозный воздух. К ногам метнулись две быстрые тени — его любимые собаки ласкались, виляя лохматыми запятыми хвостов. Сэротэтто сел на ближайшие нарты, вставил сигарету без фильтра в костяной мундштук, неторопливо закурил. Собаки улеглись у его ног, преданно глядя на своего молчаливого хозяина. Ночь была холодная, но ясная и безветренная. Темное северное небо сплошь было усыпано звездами, полнолуние должно было наступить лишь через двое суток, тем не менее луна ярко освещала укрытые белым толстым слоем снега приполярные просторы. На зиму большинство семей откочевало на юг, к зимним пастбищам. Теперь вместо тундры людей и оленей окружало редколесье. Здесь было хоть немного, но теплее, чем на открытых пространствах тундры, где ледяные ветра продували насквозь даже теплые оленьи шкуры, которыми были покрыты и олени, и люди. Снега к Новому году выпало очень много, но он был достаточно рыхлый, чтобы олени могли беспрепятственно добывать из-под него ягель. После осеннего забоя стада сильно поредели. Но это Сэротэтто не расстраивало, в конце апреля, начале мая у важенок, как и всегда, начнется отел, появится молодняк. Гораздо больше Ивана, как и всех остальных его соплеменников, расстроили низкие закупочные цены на оленьи туши и шкуры этой осенью. Семья ожидала выручить гораздо большую сумму, чем получила.

Иван докурил, тщательно обстучал мундштук об нарты, убрал его за пазуху. Потрепал по голове сначала одну собаку, затем другую. Встал и почувствовал, как заныла поясница. Все же годы свое берут, у одних чуть раньше, у других чуть позже. Для своего возраста он был еще очень крепкий мужчина. Но день выдался хлопотный, и сейчас Иван чувствовал, что устал. С утра мужчины их стойбища забили несколько оленей. Иван как глава семьи первый накинул тынзян на ветвистые рога метнувшегося было в сторону в последний момент крупного оленя, резко дернул, валя оленя с ног. Подбежавший сын, крепко ухватив за рога, вывернул вбок голову несчастного животного, и Иван привычным быстрым движением полоснул по горлу. Младший сын прижал металлическую кружку к ране, горячая кровь, вырывающаяся из широкого разреза, быстро ее наполнила. Олень был еще жив, когда кружка с остывающей кровью пошла по кругу. Иван сделал первый глоток, за ним остальные. И вновь привычные, заученные за много лет движения. Оленей разделывали быстро, так же как это делали их предки и сто, и пятьсот лет назад. Сначала камус — шкура на ногах оленя, затем широкий разрез, вскрывая брюшнину. Извлекаются внутренности. Отходов нет совсем, то, что может показаться несъедобным жителям южных широт, здесь на Крайнем Севере почти деликатес. Глаза оленя надрезают и потихоньку, громко причмокивая, высасывают. То, что не хотят брать себе люди, достается прыгающим от нетерпения собакам. И вот женщины получают мясо, из которого будет приготовлен сегодняшний праздничный ужин, а молодежь начинает украшать мишурой растущую поблизости невысокую ель.

Похлопав рукой по спине и отогнав надоедливых собак, Иван снова уселся на нарты. Пошарив рукой за пазухой, Сэротэтто извлек из-под малицы полупустую бутыль рома. Сегодня он начал рано пить, еще в середине дня, когда холодное северное солнце, показавшись на несколько часов на горизонте, только начало клониться к закату. Одну бутыль он уже выпил, но удовлетворения не испытал. Обычно ему нравился вкус рома, его запах. Как говорил Рудин, снабжавший Ивана столь редким напитком, — запах Кубы, хотя Иван чувствовал только запах ирисок. Но сегодня Иван пил, не чувствуя ни запаха, ни вкуса, ни расслабляющего состояния опьянения. Ему было грустно. Впервые за последние двадцать лет он вышел из своего привычного мира и вернулся в большой город, где не бывал очень давно. Когда-то, отслужив в армии, он сделал выбор, выбор в пользу своего рода, в пользу того образа жизни, который вели его отец и дед. Первые годы очень часто, потом все реже он сам себе задавал вопрос: а правильный ли выбор он сделал? Возможно, давала знать о себе кровь его прадеда, белого человека, который когда-то пришел в тундру, скрываясь от войны, которая шла где-то южнее. Иван не знал, от кого бежал его прадед, от красных или от белых, а может, и от тех и от других, от той войны, где брат убивал брата, а сын мстил отцу. Как бы то ни было, белый человек пришел в тундру и остался в ней навсегда, остался в их племени, и племя приняло его. Позже, через несколько лет, появились другие белые люди, с оружием и дурным нравом, но они так и не узнали, что среди коренных обитателей Севера живет пришлый. Тундровики умели беречь свои тайны.

И вот теперь, после возвращения из столицы, Иван вновь стал часто задавать себе тот же вопрос. Он пытался вспомнить, что именно двадцать лет назад подтолкнуло его, человека уже много где побывавшего и много повидавшего, сделать именно такой выбор. Смерть отца заставила в свое время его вернуться в тундру, но что могло заставить его там остаться насовсем, он вспомнить не мог. Увиденное им в столице: ночные огни, бесконечные потоки автомобилей, женщины в коротких юбках или обтягивающих брюках — все это пробуждало в нем какое-то постоянно беспокоящее его чувство обиды, обиды на себя, на то, что когда-то он, возможно, сделал неправильный выбор. А еще обиды на Рудина, который своей необычной просьбой нарушил его привычный жизненный уклад. Ивану казалось, что на то время, что он был в столице, он опять перенесся во времена своей молодости, когда он был сержантом Сэротэтто. Сильным, ловким и бесстрашным. Когда он мог очередью из автомата разом сразить нескольких противников или убить разъяренного носорога. Но расплатой за это недолгое возвращение его молодости стала внезапно обрушившаяся на него старость. Да уж, за все приходится расплачиваться. Отказать другу он не мог, тот слишком много сделал для его соплеменников. О человеке, которого он застрелил, Иван вовсе не думал. Он понял, что в больших городах, среди людей, занимающих высокие должности, а таким человеком и был Рудин, постоянно идет своя вой на. А раз так, там тоже иногда кто-то должен погибать. Кого Ивану было действительно жаль, так это необыкновенно красивого вороного коня, который мешал ему как следует прицелиться. Таких коней в тундре не встретишь, в тундре вообще коней не встретишь.