Например, в начале 1791 г. английское правительство, во главе которого стоял Уильям Питт-младший, рассматривало возможность экспедиции для нападения на крепость Очаков на Днепре, которую, как мы помним, в декабре 1788 г. захватил Потемкин. План, предназначенный для противодействия экспансии России за счет Османской империи, не был реализован. От него отказались из-за отсутствия ясной стратегии и, самое главное, из-за того, что британский парламент отказался выделять необходимые для экспедиции средства[323]. Неизвестно, намечалась ли в качестве предполагаемой цели новая военно-морская база в Севастополе: войны с Россией удалось избежать. Несмотря на то что Россия и Британия выступали союзниками во время французских революционных войн и Наполеоновских войн, за исключением 1807–1812 гг. (с Тильзитского мира до Отечественной войны 1812 г.), долговременной дружбы между странами не получилось. Венский конгресс, состоявшийся после окончания войны в Европе, не смог развеять взаимные подозрения, и напряженность между странами усиливалась, особенно в 1830-е гг. Главными причинами были «восточный вопрос» о судьбе Османской империи и соперничество между Российской и Британской империями за влияние или даже контроль над Персией и Афганистаном — так называемая Большая игра.

В 1828 г. российский посол в Париже граф Шарль Андре Поццо-ди-Борго предупреждал Николая I, что, несмотря на небольшую вероятность увидеть английский флот в Черном море, было бы разумно защитить Севастополь от нападения с моря. Более того, заявлял он, если Англия когда-либо решится на столкновение с Россией, то направит свою атаку именно в это место, если сочтет таковое возможным[324]. Подобные пророческие мысли посещали не только этого русского дипломата. Лазарев не сомневался относительно потенциальной угрозы для Севастополя со стороны вражеского флота. Несмотря на гостеприимство, которое он проявлял к британским гостям, а также службу на Королевском флоте в юные годы, он опасался враждебных намерений Британии. В письме к князю Меншикову в 1834 г. он предупреждал о возможности атаки британского флота, более сильного, чем Черноморский флот. «Я не могу молчать. Я снова напоминаю о настоятельной необходимости обратить внимание на этот… чудесный порт [Севастополь]. Его укрепления должны быть такими же неприступными, как у Гибралтара и Мальты»[325].

Иностранные державы, и особенно Британия, пристально следили за развитием Севастополя и стремились собрать о нем разведывательную информацию. В 1834 г. на российских картах появились планируемые оборонительные сооружения в южной части города. Один такой документ в декабре этого же года был передан британскому послу в Константинополе подполковником Э. И. Макинтошем, который побывал в городе[326]. Другие британские «специальные расследователи» появлялись в городе во время военных и военно-морских миссий в Черноморский регион и Севастополь[327]. В их числе был морской офицер Адольф Слейд, побывавший в городе летом 1835 г. За ним последовали подполковник Уильям Леннокс Ласселлс де Рос и капитан Чарльз Рэмси Дринкуотер Бетюн, которые вместе дважды посетили Севастополь (3–5 и 12–14 ноября 1835 г.) в ходе длительной поездки по Дунайским княжествам (которые мы теперь называем Румынией и Молдавией) и югу России. Дневник де Роса содержит множество занимательных историй о встречах с Николаем I, губернатором Новороссии графом Михаилом Воронцовым и адмиралом Лазаревым. В нем также можно найти много полезной информации о Севастополе, в том числе «общий план наземных оборонительных укреплений»[328]. Эти визиты были публичными и официальными, получили одобрение Николая I в обмен на инспекцию британских военно-морских сооружений русскими[329]. Но, несмотря на все эти меры доверия, взаимные подозрения сохранялись.

Вполне вероятно, что инцидент с «Виксеном» в конце 1836 г. и связанный с ним рост напряженности (и повышенная опасность развязывания войны) между Британией и Россией в 1837 г. подтолкнули Николая I и его адмиралов к переоценке безопасности Севастополя[330]. На начальном этапе пребывания в должности главнокомандующего Лазарев продолжал предупреждать об опасности для Севастополя с моря. Например, в 1837 г. в докладе князю Меншикову он настаивал на высадке русских войск в Босфоре, чтобы блокировать проливы для британских кораблей. Но если они прорвутся в Черное море, отмечал он, лучший способ противостоять им — укрыть флот в Севастополе под защитой пушек его фортов, а затем развернуть флот для атаки на противника, когда его корабли уже будут повреждены огнем с берега[331]. Несмотря на всю обоснованность таких аргументов, существовала и другая, скрытая и довольно парадоксальная опасность, о которой не упоминал Лазарев: Севастополь мог стать объектом вражеского нападения именно из-за присутствия Черноморского флота, независимо от того, защищал он город или нет. Каллуэлл подчеркивал этот аспект два поколения спустя. «Ввиду того что мобильные военно-морские силы врага формируют первичную цель в войне на море, — предположил он, — тот факт, что военные корабли врага укрылись в крепости, вызывает сильное желание предпринять действия против нее»[332]. Однако нет никаких свидетельств, что Лазарев или Николай I когда-либо рассматривали Севастополь с этой точки зрения. Совершенно очевидно, что они рассматривали усиление защиты Севастополя как абсолютно законный и необходимый, хотя и дорогостоящий шаг. Несмотря на политическую обстановку и практические соображения, в 1837 г. российский император подтвердил свое решение продолжить укрепление города с берега. Более того, по всей видимости, строительство доков и адмиралтейства получило приоритет по сравнению с любыми новыми оборонительными сооружениями. Но работы продвигались очень медленно. За эту небрежность русским пришлось дорого заплатить в 1854–1855 гг.