— Что ж, тогда я тебя более не задерживаю. Можешь пока отдохнуть. Силы тебе ещё пригодятся, — сказал Громов и сделал из бокала ещё один небольшой глоток французского коньяка.

— Буду ждать, — ответил Призрак и, встав с рабочего кресла из-за стола, прошёл к двери и вышел из кабинета.

В голове царил хаос, а может, даже ещё хуже, чем хаос. Хотелось поскорее во всём разобраться, но как? Этот вопрос по-прежнему не давал покоя Андрею. Он спустился по лестнице вниз на подземный этаж и вышел на парковку.

Романов быстрым шагом дошёл до своего внедорожника и, сняв его с сигнализации, сел в салон. Сумерки постепенно опускались на город. Он завёл двигатель и выехал с парковки. Преодолел несколько метров закрытой территории и выехал из металлических ворот на улицу, направившись домой.

Андрей медленно ехал, постоянно перестраиваясь из ряда в ряд, сидя в своём «БМВ» и думал… В голову лезли разные мысли и их многообразие не давало сосредоточиться на чём-то конкретном. Ему начинало казаться, что в этот самый момент ему не хочется размышлять не о чём, кроме Кристин. Что значил для него образец? Да, в общем-то, ничего! С образцом нельзя было построить семью, а вот с Кристин можно было. Однако всё это очень сложно! Призрак не знал о ней ничего, как, собственно, и она ничего не знала о нём! В этом были свои и плюсы, и минусы. Он не мог забыть её лицо. Её нежный взгляд, улыбку… Это всё оставалось в сердце Романова, и он очень дорожил этими ещё свежими воспоминаниями. Андрей снова вспомнил о назначенной с ней встрече, до которой было ещё так далеко. Он понимал это, чувствуя, что не может строить никаких планов, поскольку сам не мог знать, где и когда закончится его жизнь. Такая странная и не подчиняющаяся никаким правилам! Романов не раз ловил себя на мысли, что правила любил писать сам: своими словами и поступками. Его планирование операций всегда было успешно претворено в жизнь. Этим можно было гордиться! Но Андрей только улыбался и не думал о тех заслугах, которые заслужил по праву за долгие годы службы в ФСБ.

Призрак пытался не думать о своих заслугах, но это было как рефлекс или выработанное временем подсознательное чувство, они всегда догоняли его и не давали ему забыть о его жертвах на благо своей страны. Он не любил вспоминать о том, что потерял, верно продолжая служить своему Отечеству. Андрей хотел понять лишь одно: что его жертвы не были напрасны и о них не забудут, даже если пройдут многие годы и десятилетия. Он понимал, что времена меняются, как и меняются герои! На смену одним приходят другие, и так бесконечно, а ему лишь удостаивалось отдельное место в первом звене, которое стояло насмерть, охраняя государственный строй и интересы Российской Федерации.

Романов подъехал к дому и остановил свой внедорожник, нажав ногой плавно на педаль тормоза. Переставив автоматическую коробку передач в положение «Parking», он заглушил двигатель и вышел из машины, поставив её на сигнализацию, и направился к подъезду.

Поднявшись на лифте на свой этаж, Андрей подошёл к двери квартиры и, открыв все замки, вошёл в тёмный коридор. Он отряхнул пальто от ещё не успевших растаять снежинок, и, повесив его на вешалку в шкаф-купе, сел на стоявший в коридоре стул. Сильно болела грудь. Призрак вытер пот со лба и закрыл глаза. Тупая боль чувствовалась уже практически везде. Романов снял ботинки и вытащил из кармана бокового кармана пиджака блистер с таблетками. Вытащив две, он поднёс их ко рту и через какое-то время судорожно проглотил.

Боль не отходила. Андрей встал со стула, еле-еле пройдя коридор, зашёл в гостиную и без сил свалился на диван. Всё стало расплываться, он будто ощущал, что находится не во сне, но уже и не в реальности. Боль постепенно начинала ослабевать, а его глаза стали медленно слипаться, и через несколько минут Призрак заснул.

Рим. Дворец.

В центральном зале дворца, построенном в стиле барокко, царил полумрак, окутывавший разные шедевры живописи эпохи Возрождения, висевшие на стенах и посвящённые библейским сюжетам. Высокий потолок украшали лепнины и живописные фрески. Пол устилал паркет из самых дорогих пород дерева, уложенный в виде мозаики. Зал был уставлен старинной антикварной мебелью, каркас которой отливался золотым свечением.

Многие из картин, висевших на стенах, официально считались навсегда утерянными, но в итоге нашли своё пристанище в этом старинном дворце; украшали зал и три огромные люстры, а контрастные витражные окна придавали всему неповторимую атмосферу таинственности.

За огромным деревянным столом сидели тринадцать человек, на мягких удобных рабочих креслах, выполненных под старину. Их лица скрывал полумрак, словно никто не хотел видеть лица других или ему было не положено их видеть. На лацкане пиджака у каждого из членов был прикреплён небольшой значок в виде головы дракона в профиль, державшей в своей пасти земной шар. Каждый из этих значков был выполнен из чистейшей платины, отблескивавшего в свете тусклых люстр. На столе перед каждым членом таинственного Синдиката стояла пепельница, стакан с тем, что непосредственный член таинственного Синдиката хотел выпить, отдав распоряжение обслуге, и телефон.

Они все слушали человека, сидевшего во главе стола. На лацкане пиджака говорившего был прикреплён и блестел такой же значок, как и у всех, но только с крошечным рубином вместо глаза. Человек сделал небольшую затяжку и положил сигару на серебряную пепельницу, а потом продолжил разговор, меняя постоянно мимику. Его глаза были черными, как угли, волосы были собраны в хвост, а треугольное лицо украшала густая ухоженная чёрная борода.

Он сделал глоток французского коньяка из бокала и произнёс:

— А теперь о главном! Как я вам уже говорил: образец, который мы смогли изъять у русских, находится сейчас у нас. Теперь же нужно решить, что с ним делать дальше. Вариантов развития событий множество, но нам нужен ровный баланс на геополитической карте. Нам не нужны фавориты или отстающие, нам нужна прибыль! Для нас нужно, чтобы каждый из регионов исполнял ту функцию, которую мы ему отводим, и ни на йоту больше! И вы всё это, бесспорно, понимаете, уважаемые господа, члены нашего таинственного Синдиката…

В зале на некоторое время воцарилась тишина, погрузившая в задумчивость лица всех членов Синдиката. Казалось, что каждый хотел предложить что-то дельное, но что точно сказать толком никто не знал. Возможно, лучше всего было бы уничтожить этот образец, чтобы не было искушения кому-либо кичиться своей силой.