Меж тем густая листва и разнотравье удивляло необычайной яркостью, граничащей с ядовитыми и неестественными оттенками. Здесь не наблюдалось высохших веток, пожелтевшей хвои, пожухлых листьев. Каждая травинка – идеальной формы, ровного окраса, словно красуется на выставке растений.

Ощущение, что за тобой наблюдают, заставило поежиться несмотря на жаркое стремящееся к зениту солнце.

– Ну, здравствуй, Зачарованный, – поприветствовала я лес, оглаживая ствол огромного старого дуба. – Очень надеюсь на твою помощь.

Появилось странное чувство, что растения вокруг меня просто опешили от подобной наглости.

– Ты же подскажешь, где искать твоего собрата Захария, правда? – продолжила я как ни в чем не бывало налаживать контакт с «нежитью».

Все, что могло повернуться – листья, травинки, цветочки – дружно показали мне свою тыльную сторону. Не подскажут. И ладно, сама найду. Зато теперь знаю, что, как и дом, эта тварюшка умеет общаться. Уже хлеб.

Бродила я по лесу до самого вечера, выкрикивая имена и заглядывая под каждый куст. Дело дошло до того, что я охрипла и не чуяла под собой ног. Под раскидистый вяз свалилась громоздким мучным кулем. На коленях развернула холщовый узелок, нет, скорее, узел, настолько объемным он был – еды-то насобирала на всю честную компанию, кто ж знал, что лес вредничать начнет и оставит меня в одиночестве. Достав флягу и кусок лимонного бисквита, принялась рассеянно жевать, не чуя вкуса.

И где мои детки сейчас? Куда подевался Захарий? Небось голодные, со вчерашнего дня некормленые. С отвращением посмотрела на еду и отряхнула с себя крошки. Нет, впервые в жизни не могу есть.

Поднялась, раздумывая – убрать ли недоеденный кусок обратно в холстину или выкинуть под кусток – да так и обмерла. На земле, где только что сидела, было удивительно чисто. Ни единой крошечки. И это при том, что насекомых, птиц или других животных я за весь день так ни разу и не встретила.

Решив поставить небольшой эксперимент, отщипнула от бисквита мякоть и намеренно бросила под ноги. Выпечка истаяла в несколько секунд. Во дела!

– Вкусно? – с сомнением поинтересовалась я, не зная, что и думать. То ли прибирается лес таким образом, то ли питается.

Ближайшие растения развернулись в мою сторону и даже закивали головками соцветий, зашелестели ветвями. Я раскрошила оставшийся в руке бисквит и с замиранием сердца следила, как пропадают аппетитные кусочки. Лавочница-то говорила, что Зачарованному души людские подавай, а он домашнюю выпечку лопает за обе щеки, тьфу ты, за листики. Или за кустики? О – всеми своими корешками!

– Значит, бисквит любишь? – протянула задумчиво я.

Кивки усилились, старательно демонстрируя готовность и дальше поглощать человеческую пищу.

– Уважаемый лес, быть может тогда договоримся?

Лес насторожился и замер.

– Мне нужны дети и Захарий…

Резкий разворот от меня всех растений, до единой травинки, словно от источника холода и непогоды.

– А тебе – бисквит, – продолжила я свою мысль.

Судя по тому, что некоторые веточки и травы стали ко мне поворачиваться, предложение заинтересовало, но не настолько, чтобы решительно приступить к обмену. Какие-то сомнения или затруднения?

Я так увлеклась наблюдением за реакцией окружающей флоры, что чуть не прошляпила, как несколько находчивых побегов похожих на переросшие вьюнки попытались умыкнуть у меня узел, обернувшись вокруг кулька и неспешно оттягивая его в сторону.

– Ах ты фификус! – возмутилась я, обнаружив попытку хищения имущества, и со всей силы дернула самодельный мешок на себя. – Это надо же додуматься, грабить бедную девушку! Где же твоя родовая честь и гордость? В тебе же графская кровь и энергия течет!

Растения вокруг заметно поникли и даже их яркая окраска стала бледнее, а провинившиеся побеги покаянно огладили на мне юбку и расправили на ней складочки. Хитрецы и подлизы!

– Ладно, я не сержусь, – сообщила лесу, чуть успокоившись. И погрозила пальцем. – Но больше себе такого не позволяй! Не по статусу тебе подобное поведение.

В знак примирения я рассыпала по земле еще один кусок бисквита и с умилением понаблюдала за тем, как лес его уминает.

– А теперь веди к Захарию и детям, – скомандовала я. В том, что домочадцы встретились, даже не сомневалась – почти сутки прошли.

Растительность снова замерла в нерешительности. Как пироги тягать, так они бойкие, а как оказать помощь – в кусты?

– В чем дело? – не поняла я заминки. – Не хочется больше бисквита?

Зелень затрепетала.

– Все-таки хочется?

Листочки на деревьях и кустах захлопали словно в ладоши.

– Ну, так помоги мне, – попросила я, – пожалуйста. Там, где я раньше жила, есть поговорка «рука руку моет». Ты мне помогаешь найти любимых людей, а я тебя угощаю вкусненьким. Идет?

И снова не однозначный ответ.

– Ты знаешь, где Захарий и девочка с мальчиком?

Замерли.

– Такие как я, люди, – принялась отчаянно жестикулировать, стараясь описать мужчину и детей, – не похожие на растения…, ну, в смысле на лес…, на тебя, на вас всех.

Закивали дружненько в ответ.

– Показать можно в какой они стороне?

Синхронный поворот влево.

– Хорошо, попробуем пойти туда, – под дружные кивки листочков, травинок и соцветий я двинулась в указанном направлении.

Проводники мне достались внимательные – не позволяли ни в репейник забрести, ни в яму упасть – своевременно из земли появлялись корешки и хватали меня за подол, падали массивные ветви, преграждая дорогу, или в плечо тыкались сучки, веля сойти с неверного пути. Каждый раз обойдя очередное препятствие я благодарила лес и крошила бисквит.

– Вернусь домой, – топая, обещала я своему невидимому собеседнику, – напеку тебе целую гору вкусняшек, попробуешь и выберешь, что тебе более нравится.

Словно облизывающиеся язычки, тычинки выглядывали на миг из цветочных чашечек и тут же исчезали.

Наконец в просветах зарослей показалась поляна. Из-за деревьев и кустарников я увидела человеческую фигуру, неподвижно стоящую ко мне спиной, но вот кто это, разглядеть никак не удавалось, пока не вышла на лужайку, покрытую мелкими сиреневыми цветочками.

Передо мной предстала удивительной красоты статуя. Правильные черты женского лица из белоснежного мрамора обрамляли волны травянистых волос, платье из живых васильков приоткрывало лишь пальчики каменных ног и сжатые в молитве ладошки, все остальное пряча от нескромного взгляда и одновременно подчеркивая прелесть искусно созданного тела. Заходящее солнце бросало румянец на бледные щеки, а карминовый бутон неизвестного мне цветка окрашивал губы.

– Она прекрасна! – выдохнула я, и растения согласно закивали.