сколь и отвратительна. Урсула Горбин являлась обладательницей синего в полоску платья с турнюром, длинными рукавами и узким воротником – встреть ее Мэйхью где-то по ту сторону канала, он бы ни за что не отличил ее от местных дам. Но ее лицо и руки…

Кожа Мамаши была словно сшита из лоскутов, по ее лицу вкривь и вкось проходили старые шрамы, перехваченные нитками. То же касалось и ее запястий, даже ее пальцев. Она была довольно красива, но эти жуткие швы…

Мамаша Горбин вытащила из пасти бронзовой пепельницы в виде фигурки пузатого монстра, отдаленно похожего на крокодила, длинный тонкий мундштук с тлеющей папиреткой и затянулась. На ее сшитых губах появилась легкая игривая улыбка.

– А ты из тех, кто склонен заставлять даму ждать, верно?

– Добрый вечер, мэм, – смущенно сказал Мэйхью и чуть приподняв цилиндр.

– Но ведь сейчас глубокая ночь, дорогой.

– Верно, прошу прощения, мэм.

– Никаких «мэм», «мадам» и прочих оскорблений, – сказала Урсула Горбин. – Называй меня «Мамашей». Пока ты в Фли, дорогой, я – твоя мамаша, а ты – мой сыночек.

– Я вас понял… м-м-м… Мамаша.

Урсула Горбин кивнула Мэйхью на кресло для посетителей, и тот последовал приглашению.

– Ваш управляющий, мистер Финни, сообщил, что вы меня ждали еще три часа назад.

– Именно так, дорогой.

– Но вы уверены, что ждали именно меня? Три часа назад я даже не представлял, что окажусь здесь.

– Брекенбок сказал, что ты явишься.

– Возможно он сказал, что кто-то явится?

– Если ты – Герберт Мэйхью, то я ждала именно тебя.

Мэйхью закусил губу. Мамаша подтвердила его подозрения: Брекенбок знал, что его старый друг явится в балаган. Вопрос только: откуда? И второй вопрос: что он задумал?

– Брекенбок послал меня за тем, без чего не может обойтись его пьеса…

Мамаша Горбин рассмеялась.

– О, его пьеса! Он мне все уши прожужжал о ней. Жду с нетерпением!

– У меня такое чувство, что сейчас вы скажете «но».

– Но, – кивнула Мамаша.

– Я здесь не только, чтобы получить эту вещь, верно?

– Верно. У меня ее нет, и ты знаешь, где ее добыть.

– У Фенвика Смоукимиррорбрима.

Мамаша уперла локоток в бок и изящно отставила пальцы с мундштуком в сторону.

– Смоукимирорбрим и Брекенбок… эти двое мальчишек вечно грызутся. Ты бы знал, дорогой, сколько головной боли они мне доставляют.

Мэйхью хмыкнул. Он догадывался, ведь прекрасно знал Талли Брекенбока.

– Видимо, он послал тебя ко мне за помощью, поскольку сам ты ни за что не добудешь нужную вещь.

– Мне нужно знать, с чем я столкнусь на бывшей Рыночной площади. Брекенбок сказал, что вы поможете. Услуга, которую вы ему должны…

– О, приятные воспоминания… – мечтательно протянула Мамаша. – Знаешь, мне порой так сложно справиться с завязками корсета, а у Талли такие ловкие пальцы, если ты понимаешь, о чем я.

Мэйхью поморщился – откровенность Урсулы Горбин вогнала его в краску и вызвала легкий приступ тошноты.

– Но, к сожалению, сегодня отнюдь не ночь приятных воспоминаний, – продолжила Мамаша. – Брекенбок говорил мне о тебе, дорогой. Он сказал, что у тебя острый нюх. Хотя я и так знаю, кто ты.

– Вы знаете?

Она кивнула на небольшой столик, на котором громоздились стопки газет.

– Мистер Мэйхью и его лисий нюх… Я читала, да… Но что-то давненько в «Сплетне» о тебе не писали.

– Этому есть причины, – мрачно сказал Мэйхью.

– Я знаю о твоих причинах. Мой добрый друг судья Сомм из Тремпл-Толл обижен на тебя.

«Обижен? – невесело подумал Мэйхью. – Да он, помнится, угрожал, что если я только попадусь ему на глаза…»

– Что Брекенбок вам сказал? – напрямую спросил Мэйхью. – Зачем я здесь на самом деле?

Мамаша Горбин почесала шов на щеке кончиком мундштука и прищурилась.

– В Фли происходит что-то странное… то, что пугает меня.

Мэйхью вздрогнул от того, как это прозвучало.

– Странное?

– Слишком много чужаков появилось в моем районе. И я сейчас говорю не о тебе, дорогой. Сюда прибыли те, кого здесь быть не должно.

– Кто эти люди?

Мамаша покачала головой.

– Брекенбок и его балаган втянуты в грязную игру, которую я не понимаю, – сказала она. – И ты здесь, чтобы во всем разобраться.

– Рейд, – задумчиво сказал Мэйхью. – Полицейский рейд в балаган. Его ведь организовал Смоукимиррорбрим?

Мамаша Горбин постучала мундштуком о клык пепельницы-монстра, стряхивая пепел в ее пасть, и сказала:

– Возможно.

– Возможно? Брекенбок считает, что это был он.

Мамаша вздохнула.

– Знаешь, дорогой, тем, кто живет по ту сторону канала, кажется, будто в Фли царят беззаконие и хаос, что главный здесь тот, у кого револьверных стволов больше да зубы острее, но это заблуждение. В Фли царит порядок. Да, он хрупок, как чердачная паутина, но все же он есть. Когда я взяла все в свои руки, это место и правда было вотчиной беззакония. Я установила правила, создала Блошиные законы. Здесь никому не дозволяется красть, убивать, похищать без моего разрешения. Разумеется, я имею в виду местных – мне нет дела до любых залетных птичек. Как бы кому-то здесь чего бы там ни хотелось, как бы кто-то кого-то ни ненавидел, все споры и взаимные претензии должны разрешаться цивилизованным способом, иначе за дело берется мой мастер Мешка и Каменного Якоря, а провинившийся отправляется на дно канала. Это Блошиный закон. И все его соблюдали. Несмотря на то, что говорят о Фли саквояжники, это было самое тихое, спокойное и безопасное место во всем Габене (если не считать блох, разумеется). Так было до сегодняшнего дня. В тот момент, как полицейский фургон перебрался через Подошву по мосту Ржавых Скрепок, была нарушена моя личная договоренность с господином Соммом из Саквояжни. В тот момент, как фургон прибыл в переулок Гро, были убиты двое актеров Брекенбока, а еще пятеро, включая мою любимицу Марго Треппл, схвачены, с таким трудом выстроенный и годами хранимый мною порядок в Фли разошелся по швам. Я буквально слышу треск этих швов.

– Я не совсем понимаю…

– Как только мне стало известно о прошедшем рейде, я написала господину главному судье Сомму, и он тут же ответил. Он клянется, что никакого дозволения на рейды в Фли не давал и что лично отправит мне