Надо было идти – второй ночи в лесу она не переживет. Должны же быть тут какие-то дороги, деревни, поселки! Нельзя сидеть, вперед, только вперед!

Катя с трудом, опираясь на удачно подвернувшуюся, кривую, но надежную и удобную ветку, встала, и пошатываясь, двинулась к просеке. Ноги не слушались, Кате казалась, что она идет на протезах. Каждый шаг больно отдавался во всем теле, терялось равновесие. Если бы не импровизированная клюка, она давно бы упала.

Однако, постепенно кровь начала циркулировать по жилам, проникать во все положенные природой для нее капиллярчики, к ногам, рукам, спине вернулась чувствительность и сила. Катя зашагала довольно бойко, хрустя корочкой наста на подтаявшем снегу.

Мартовское солнышко припекало, слепя глаза, Кате приходилось все время жмуриться, но зато она сделала для себя маленькое открытие, в духе давным-давно забытой науки «природоведение», которую она изучала в третьем классе – солнце встает на востоке, а поскольку встало оно часа два назад, вон там вон, то идет она сейчас в восточном направлении.

Это открытие как-то окрылило Катю. Все же бесцельное шатание по лесу – это одно, а поход в конкретном направлении – совсем другое!

Спустя минут двадцать Катя вдруг поняла, что она безумно голодная. Ей хотелось есть, причем не просто картошки, супа или каши – перед Катиным мысленным взором плыли блюда с вареными креветками, маринованными мидиями, салатами из кальмаров, устрицы, нежно подрагивающие в створках своих раковин, а также – ломтики истекающей жиром семги, бутерброды с красной икрой, раковые шейки в собственном соку и прочие водно-морские деликатесы, которые они с Сергеем иногда позволяли себе купить в коммерческих магазинах.

Чтобы не расплакаться от бессилия перед собственным организмом, заставляющим ее воображать себе самые изысканные деликатесы, Катя начала обдирать прошлогодние, пощаженные птицами ягоды с попадавшихся на просеке кустов шиповника, и жевать, грызть, плющить зубами скукожившуюся темно-красную кожицу, содержащую, судя по книгам о рациональном питании, все мыслимые и не мыслимые витамины.

Постепенно голод утих. Правда, колючие семена шиповника, или «шепшины», как его называют на Украине, здорово ободрали ей язык, но зато все эти омары и анчоусы с лангустами, бесстыдно демонстрировавшие свои округлые, аппетитные тела в Катином воображении, куда-то исчезли…

Солнце стояло в зените, а просека, по которой брела Катя, и не думала кончаться. Правда, она здорово сузилась, на ней стало больше кустов, а кое-где торчали из снега тонкие стволики березок и осин.

Местность снова пошла под уклон – видимо, Катя приближалась к очередному болоту. Конец просеки возник внезапно – впереди встала стена непроходимого ельника, а чуть правее, за чахлым лесочком корявых березок виднелась равнина – голая, то понижающаяся, то повышающаяся, со всех сторон ограниченная темной щеточкой леса. И самое главное – посреди равнины, или, скорее – поля, вилась, отмеченная вытаявшей из-под снега глинистой обочиной, дорога!

Катя, чуть ли не крича от радости, бросилась вперед, продралась через хлещущие по лицу березовые ветки, и бегом помчалась по полю – к дороге! Дорога, сколько бы длинной она не была, гарантировано выведет ее к людям…

Катин восторг несколько поутих, когда она увидела вблизи, что это за дорога. Судя по всему, ездили по ней последний раз очень давно – осенью, а может, и летом, по крайней мере, между глинистыми валиками, оставшимися от ножа грейдера, и вытаявшими из-под снега, лежала нетронутая, девственная снежная целина.

Но все равно, дорога, даже если ею не пользовались с лета, ведет к человеку, вот только в какую сторону по ней надо идти? Катя задумалась, повертела головой, всматриваясь то в одну, то в другую сторону, потом решительно махнула рукой, и пошла налево – тут дорога, некоторое время петляя по полю, круто загибала к лесу и дальше вела в том же направлении, в котором Катя шла по просеке – на восток.

Поле она прошла довольно быстро – вскоре вокруг Кати вновь высились островерхие, темные ели. Дорога, по счастью, не очень заросла бурьяном. Громкий треск, с которым ломались сухие стебли, пугал Катю – ей казалось, что ее слышно на двадцать километров вокруг.

Густой ельник, стоявший непроходимой стеной, угнетал одним своим видом – темно-зеленая хвоя, мертвые нижние ветки, которым не хватило солнца, строго коническая форма каждого дерева – словно бы их нарисовал какой-то мрачный художник, иллюстрировавший книгу ужасов…

Солнце мало-помалу стало клониться к заходу. На Катю несколько раз обрушивались приступы голода, однажды она даже присела на вытаявшую из снега корягу – закружилась голова. Может быть, местный житель и нашел бы, чем подкрепить свои силы в этом мрачном лесу, но Катя всю свою жизнь прожила в Москве, с природой общалась только на даче, или во время редких вылазок «на волю», происходивших еще в золотые студенческие годы…

«Если сегодня я не выйду к людям, я погибну! И вместе со мной погибнет мой маленький… Катька, думай! Надо что-то делать», – такие безмолвные диалоги из серии «сама с собой» Катя проводила чуть ли не ежечасно, и каждый раз после внутреннего приказа принималась усиленно думать, соображать, прикидывать, но постепенно ее мысли уходили в сторону, и она сама не замечала, как принималась вспоминать маму, Сергея, подруг, какие-то моменты из жизни… Так продолжалось довольно долго, пока в мозгу вновь не звучало: «Катька! Думай!..» И все начиналось с начала…

Солнце теперь светило Кате в спину, и по тому, что ее тень на снегу становиться все длиннее и длиннее, Катя поняла, что вечер настигает ее с неумолимостью волчьей стаи. Уже исчезло сопутствующее ей весь день ощущение тепла – опустившееся солнце перестало припекать, и из под еловых лап, торчащих со всех сторон, потянуло холодом.

«Еще два, ну, от силы – три час, и все! Дальше начнется ночь, появятся волки, ударит морозец, и…» Катя вдруг прервала свои безрадостные рассуждения и прислушалась. Что-то, неуловимое, на грани слуха, очень-очень далекое, но в то же время очень-очень знакомое, шумело далеко впереди! Или это шумит в ушах от голода и усталости? Катя на секунду замерла, вытянулась, вся превратившись в слух – нет, абсолютно точно – шумит! Что-то шумело впереди, причем шум этот двигался, но не к ней, а от нее, постепенно затихая.

«Что же это такое?», – размышляла Катя, прибавив, насколько это можно, шагу, благо, дорога вела именно в направлении, откуда доносился таинственный шум. «Самолет? Вряд ли – его слышно как-то сверху, что ли, а это шумело на земле. Машина – тоже не похоже – уж больно громко…» И тут Катю осенило: «Поезд! Там – железная дорога!»

Теперь она почти бежала. Железная дорога – это спасение! В Катиной голове вставали картины будочек путевых обходчиков, какие-то депо, закопченные, полные людей, пьющих горячий ароматный чай в перерыве между работой. Вообще, железная дорога в Катином понимании была даже не дорогой, а таким, очень сложным и непонятным сгустком построек, вагонов, столбов, людей, дрезин и электричек. Все это жило своей, особой, железнодорожной жизнью, и сейчас, в тяжелую для Кати минуту, обязательно должно было ее спасти.