И вдруг Геннадий Рудольфович с непонятной тоской подумал — вполне могло бы так случиться, что и его жена не дождалась бы мужа. Что толкнуло на преступление капитана Югова, если это был действительно он? Нет видимых причин. Вполне может так быть, что капитан расстроился из-за того, что Легкоступов позвонил начальнику их управления. Какой-то нервный срыв — и решил отомстить? Но он мог бы отомстить не майору, а генерал-майору, виновнику своего положения. Что бы случилось тогда?

Опять раздался телефонный звонок.

— Слушаю. Легкоступов.

— Товарищ генерал, новое сообщение. Проверены списки. Среди пассажиров был Югов Аркадий Валерьевич. Билет купил по броне прямо во время посадки.

— Ищите... — зарычал генерал в трубку.

— Еще сообщили... Предварительная экспертиза. У Мороза от сильнейшего удара сломана челюсть. Похоже, удар наносился ногой. И гематома на затылке. Возможно, его сначала ударили сзади по голове, а потом ногой в челюсть. Добивали. Он же мужик крепкий был и не слишком удачный удар мог выдержать.

— Возможно.

— Но, возможно, сначала в челюсть ударили, сломали, а потом уже пытались добить.

— Узнайте, владеет ли Югов карате. И мне сообщите.

— Я уже отправил запрос. Сазонов положил трубку.

Значит, все так и было. Значит, Югов поспешил разобраться с майором Морозом, который в общем-то капитану симпатизировал и даже защищал его перед генералом. А мог бы пожелать разобраться и с самим генералом. Просто дождался бы, когда он выйдет из подъезда — генерал один выходил, Мороз еще вещи собирал и по привычке вытирал по всей квартире отпечатки пальцев. Только один выстрел или удар, и все — и сегодня уже плакала бы не жена Мороза, а генеральская жена. Вдова то есть. Генеральская вдова...

Он подумал о жене, вернулся мыслями к окуркам в пепельнице и опять почувствовал себя неприятно. Похоже, те окурки мужчине принадлежат. И мужчина долго в квартире находился, потому что почти пачку сигарет успел выкурить. Конечно, есть такие, которые курят и по две пачки в день. Но это редкость.

Но Легкоступов не стал зацикливаться на этой мысли. Опять прогнал ее искусственно. И подумал о жене иначе. Что стала бы делать она, окажись сейчас он на месте Мороза? Ведь вполне могло бы быть и так.

Он представил ситуацию, и ему стало жалко не себя, а жену. Такая беспомощная, совсем не приспособленная к жизни. Ведь она после института нигде не работала. И совсем потеряла свою квалификацию врача. Что ждет ее, если с ним случится подобная неприятность? Как она перенесет такой удар судьбы?

Затем мысль перешла на жену Мороза, которой он не знал, слышал только, что очень красивая женщина, но уже пожалел. Это тяжелая участь жен, чьи мужья имеют профессиональную склонность к риску...

И вдруг он подумал о других женах. О жене того же Захватова. Отставного подполковника Захватова, который обречен стать жертвой Ангелова только потому, что генералу Легкоступову понадобилось прижать самого Ангелова, заманить его в ловушку и основательно потрясти. Так, чтобы не смогли добраться до капитана-инвалида его сослуживцы из ГРУ. Чтобы была причина не выпускать его из-под опеки.

Он подумал о жене приволжского мафиозного бизнесмена Таманца, который должен стать жертвой Ангелова по той же причине.

Думать о женах было больно. Но там Геннадий Рудольфович видел цель. Людьми он жертвует. И делает это негласно. К тому же это не простые люди — это преступники, которых давно пора бы посадить, но возможности доказать виновность пока не было. Пусть их постигнет такое наказание.

А жен?.. Их за что наказывать?..

Генерал думал так и не вспоминал, как когда-то в молодости, еще на заре своей службы в КГБ, он пытался спорить со своим начальником, доказывая, что виновность может определить только суд и только суд вправе определить меру наказания.

Опять зазвонил телефон...

Когда-то — и приятно об этом сейчас вспомнить! — мне довелось потаскать на своих плечах достаточное количество различного груза. Иногда в дальнем рейде полная выкладка вместе с боезапасом за полета килограммов тянула. И ничего. Тягал, сопя, как паровоз, и скрипя зубами, словно горсть канифоли в рот засыпал. Частенько даже бегом с этим грузом носился. Под обстрелом. И сам отстреливался. Такая вот работа была. И именно потому сейчас, наверное, предпочитаю путешествовать налегке. Только небольшая спортивная сумка, в которой помещается все необходимое. Даже пистолеты и метательные ножи.

И потому мне на стоило большого труда собраться, когда подошло время высадки. Я попрощался с попутчиками и занял место в тамбуре первым, зная привычку пассажиров на больших станциях выходить для покупок и прогулки по перрону.

Поезд остановился. Проводница открыла дверь и откинула прикрывающую лестницу площадку. Она вышла первой, я следом за ней.

Опять этот же вокзал. Его давно реконструируют и никак не могут реконструкцию закончить. Новые контуры обещают что-то нью-модернистское. Посмотрим, что получится, если бог даст дожить...

Я вдохнул воздух полной грудью и осмотрелся. И лицо мое при этом выражало радость идиота, посетившего давно забытые места и пытающегося уловить в воздухе давно ушедшие в былое вибрации. Хорошее и нужное выражение лица. Оно дает возможность заметить слежку так, чтобы слежка не осознала себя замеченной.

Конечно, Труповоз был когда-то хорошим оперативником с богатым опытом. Но слишком он на этот опыт надеется и не желает знать той простой вещи, что у кого-то опыт может быть и большим. На его месте я поступил бы не так. Не следовало отправлять своих парней одним со мной поездом. Они должны были приехать раньше, устроиться и обзавестить транспортом. А потом встретить Ангела в нужный час и проследить за ним. Незаметно. А Труповоз понадеялся на мою наивность. Подумал, что я слепо верю каждому подлецу, даже выплатившему мне аванс в размере пятнадцати тысяч баксов. Решил, что пара человек, которых он дал мне для обеспечения, вполне сможет справиться с бывшим спецназовцем. И проследит за ним, и сообщит остальным. Моя задача — мягко убедить Труповоза в обратном.

«Хвостов» я не заметил. Наверное, еще рано. От моего вагона не видно и троицу, ко мне приставленную. Но они сейчас и не пойдут за мной. Надобности не видят. Считают, что коллеги, которым я позвоню, потом сами приведут меня, недоумка, к ним. И с перрона они будут выходить скорее всего по отдельности. Они уже «засветились» перед отъездом, но этого еще не знают. Пребывают в безмятежном состоянии духа. В чем-то я могу их понять. Парни не обучены. И не предполагали, что я узнаю одного из них и «сфотографирую» в памяти остальных. А вот я бы такую возможность предвидел. И не стал бы выставлять на общее обозрение групповой портрет. Здесь я и Труповозу фору дам. Он парней не проинструктировал соответствующим образом. Но он и сам, воспитанный Конторой, считает себя пупом земли. И не берет во внимание выучку спецназа ГРУ. А напрасно. Я уже много раз доказывал, что отставной подполковник не прав.