– Пластырь нужен, чтобы тебе рот залепить. Игорь, ты позор всей журналистики! – взорвался боровковский Леонардо. – У нас в Афганистане журналисты лезли под пули. Никто их не заставлял, а они все равно лезли! Хотели все попробовать сами, потому что боялись с чужих слов нечаянно написать неправду! А ты изоврался так, что перестал отличать хорошее от плохого!

– Ой, что это?! – закричала Полина.

Тьма рассеивалась. В свете еще далекой дудаковской люстры казалось, что земляной пол шевелится. Наклонив голову с фонариком, папа посветил под ноги.

Крысы!

Десятки, сотни, полки и дивизии крыс, покинув свое разрушенное царство, тронулись на поиски нового жилья. Раскладушки с теплыми одеялами, открытый холодильник и рассыпанные по полу продукты им понравились.

Чем ближе к свету, тем плотнее крысы жались к стенам, продолжая двигаться вперед. Передовой полк уже завладел холодильником. Оттуда торчали голые розовые хвосты. Пятясь, крыса вытаскивала из прогрызенного пакета сардельку или колесико замороженной пиццы, и на добычу сразу же набрасывались другие. Завязывались мгновенные пискливые драки. Обменявшись укусами, бандитки быстро выясняли, кто круче. Победительница тащила добычу дальше, а побежденные возвращались к холодильнику потрошить пакеты.

Полина видала крыс (нет причины сомневаться в ее правдивости), но, похоже, не в таких количествах. Пискнув, она с ногами вскочила на раскладушку. Постель зашевелилась. Крысы вылезали посмотреть, что случилось, и снова ныряли под одеяло. Рыжая подумала и скакнула на руки к боровковскому Леонардо.

– Витальроманч! Сделайте что-нибудь!

– Ну что же я сделаю, Полинушка? – усаживая ее поудобнее, вздохнул Виталий Романович и кивнул на пса. – Вон, Душманка и то боится!

Душман, здоровяк Душман, обученный всему, что может знать собака, жался к ноге хозяина и беспомощно порыкивал. Шерсть на его загривке стояла дыбом.

Роты две крыс трудились над вещевым складом Дудакова. Может, их не пускали к холодильнику, а может, они спешили запастись строительными материалами для гнездышек. Во всех коробках уже зияли прогрызенные дыры. Крысы шныряли туда и обратно с разноцветными лоскутками в зубах.

– Мои костюмы! – взвыл Дудаков. Из лоскутков можно было бы скроить костюмы разве что для куклы Барби.

Корреспондент «ЖЭ» бросился спасать имущество. Крысы не разбегались, а вставали на дыбы, оскалив длинные желтые резцы. Отмахиваясь от них, Дудаков перевернул раскладушку и поднял выпавший из-под подушки бумажник. Рука прошла в него насквозь. Наружу торчали пальцы. Не веря себе, Дудаков вывернул бумажник наизнанку, и оттуда, порхая и кружась, посыпалась бумажная труха. Потеряв голову, он схватил в охапку телевизор, потянул за собой на проводах видик и грохнул об пол то и другое.

Взгляд обезумевшего корреспондента «ЖЭ» остановился на последнем подарке преступника – хрустальной люстре.

– Держите его! Он без света нас оставит! – закричал Митек, бросаясь наперерез Дудакову.

Старший Блинков успел раньше. Расшвыривая крыс ногой, он без видимой спешки пошел к Дудакову, который уже примеривался сорвать люстру, и врезал ему сочную оплеуху.

– Это тебе даром не пройдет! – жалким голосом пробулькал корреспондент «ЖЭ». – Ты замахиваешься на свободную прессу!

– Добавить? – заботливо спросил папа.

Совсем поникший Дудаков замотал головой.

– Игорь, сейчас не до твоих глупостей. Если будешь мешать, я тебя свяжу.

Старший Блинков решительно снял с плеча ремень с нанизанными топорами без топорищ. Дудаков понял его по-своему: отшатнулся, вжал голову в плечи. Но папа уже не смотрел на него. Походя захлопнув ногой холодильник, он шел к двери. В холодильнике сразу же поднялся крысиный визг и скрежет.

– Прогрызутся. Сквозь металл прогрызутся, – сказал папа. – Вот что, друзья и гражданин Дудаков: оставаться нам здесь нельзя. Хуже нет, чем голодные крысы. Сначала они сожрут все, что не сопротивляется, потом возьмутся за нас.

Митек не понимал, зачем папа взял с собой топоры. Здесь же дверь не дубовая, а стальная, как ее рубить? А старший Блинков черкнул топором по бетону в том месте, где дверной косяк соединялся со стеной.

– Поддается! – уверенно сказал он.

Все смотрели на белую царапину в бетоне. Мелкая она была. Не глубже толщины спички.

– А потом что? – спросила Ирка.

– Разобрали топоры, поделились, кому в каком месте ковырять… За час эту дверь выставили. Нас же было много.

– И Полина ковыряла?

– И Полина, и Дудаков, – Митек хотел добавить что-нибудь отчаянное и героическое, вроде «На карте стояли наши жизни», но это было ясно и так.

– А кругом крысы… – передернулась Ирка. – Я бы залезла на потолок и орала.

– Заранее таких вещей никто про себя не знает, – заметил Митек. – Вот Полина сначала испугалась, а потом всех спасла.

– Это когда?! – ревниво спросила Ирка.

– Когда мы к лифту прорвались. У нас же не было ключа от секретной кнопки, а без него кабину не вызовешь. Она стояла на самом верху, в магазине. Полина скинула валенки и полезла по шахте, а мы за ней. До верхнего подвала там всего ничего, метра три. Душмана потом подняли на веревках.

Ирка фыркнула:

– Ну, это не спасла. Может, наоборот, она первая от крыс удирала.

Лучший сыщик из всех восьмиклассников Москвы развел руками. Что здесь ответить? Все удирали от крыс, и тот, кто удирал первым, показал остальным путь к спасению.

Они стояли на обрыве у синеносовского магазина. Ветер гулял по болоту, надувая брезентовые палатки. Там работала археологическая экспедиция. На месте затопленной ямы возвышалась ни на что не похожая конструкция из стальных балок, моторов и покрытых инеем труб.

– Говоря попросту, это холодильник. Его у метростроевцев одолжили, – объяснял каким-то любопытствующим боровчанам Виталий Романович. Археологи обещали позвать его, когда болото промерзнет на всю глубину и пора будет выдалбливать пушку. Но боровковский Леонардо все равно бегал на обрыв каждый час, боясь, что раскопки начнут без него.

Вообще, на обрыве побывал весь Боровок. За реку посторонних не пускали, боясь, что лед проломится под толпой, и любопытствующие боровчане наседали на Виталия Романовича:

– Уже что-нибудь нашли?

– Пушку, французскую, системы Грибоваля, – в девяносто седьмой раз отвечал боровковский Леонардо.

– А она дорогая?

Первые сорок два раза Виталий Романович говорил: «С точки зрения истории – бесценная». Но любопытствующие боровчане все равно спрашивали, сколько это по деньгам, и он стал отвечать:

– Если мерить на деньги, то не очень.