— Подсудимый Геринг, кого персонально вы можете назвать ближайшим сотрудником Гитлера?

— Ближайшим сотрудником фюрера был в первую очередь я. Затем ближайшим сотрудником был доктор Геббельс. В конце сильнее всего к нему был приближен Борман. И Гиммлер, но только по определенным вопросам.

— Сотрудники оказывали влияние своими советами и консультациями на решения Гитлера?

— Влияние они имели лишь в той степени, в какой их точка зрения совпадала с точкой зрения фюрера.

Руденко продолжил все так же напористо:

— Ясно. Перейдем к следующей группе вопросов. Когда именно лично вы, подсудимый Геринг, начали разработку плана действий германской авиации против Советского Союза в связи с планом «Барбаросса»?

— План был разработан моим генеральным штабом после первого указания фюрера, то есть после ноябрьского указания.

— 1940 года?

— В 1940 году.

— Таким образом, еще в ноябре 1940 года, то есть более чем за полгода до нападения Германии на Советский Союз, уже был разработан план этого нападения при вашем участии?

— К этому времени уже был разработан план на случай возможного изменения политического положения…

Геринг попытался было порассуждать о превратностях политики, но Руденко тут же прервал его:

— Я прошу вас, подсудимый, ответить коротко на этот вопрос: «да» или «нет»? Вы можете коротко ответить на этот вопрос?

Геринг сдаваться не собирался и принялся неловко объяснять:

— Да, но не в том смысле, в каком вы это хотите представить…

— Я совершенно ясно поставил вопрос, и никакого двойного смысла в нем нет, — пожал плечами Руденко. — Вы признали тот факт, что это нападение было предрешено за несколько месяцев до осуществления?

И тут Геринг уже покорно согласился:

— Это правильно.

— Итак, вы признаете, что как командующий ВВС и рейхсмаршал принимали участие в подготовке нападения на Советский Союз?

— Я еще раз подчеркиваю — я просто провел приготовления…

Руденко, словно не услышав его, продолжал забивать свои гвозди:

— И вы не отрицаете, что этот план был разработан еще в ноябре 1940 года?

— Да.

— Признаете ли вы, что целями войны против Советского Союза был захват территорий до Урала? Присоединение к империи Прибалтики, Крыма, Кавказа, Волжских районов? Подчинение Германии, Украины, Белоруссии и других областей?

Геринг прикусил губу.

— Я этого ни в коем случае не признаю.

— Вот как, — саркастически усмехнулся Руденко. — Разве вы не помните, что на совещании у Гитлера 16 июля 1941 года, на котором присутствовали вы, Борман, Кейтель, Розенберг и другие, Гитлер определил цели войны против СССР именно так, как я изложил в предыдущем вопросе? Этот документ был предъявлен Трибуналу, он достаточно известен. Вы помните это совещание?

— Я примерно помню это совещание…

— Я напомню вам некоторые места из протокола совещания. На второй странице этого документа, второй абзац, пункт 2, относительно Крыма говорится: «Крым должен быть освобожден от всех чужаков и населен немцами…» Через один абзац ниже сказано: «Фюрер подчеркивает, что и Волжские районы должны стать областью империи, точно так же, как и Бакинская область должна стать немецкой концессией, военной колонией. Фюрер хочет сравнять Ленинград с землей, с тем, чтобы затем отдать его финнам»… Вы нашли это место?

— Да, — уже послушно пробормотал Геринг.

— Это совещание подтверждает основной план захвата территорий Советского Союза Германией, правильно это?

— Это правильно. Но я должен еще раз подчеркнуть… Разрешите мне это сделать? — вдруг жалобно попросил Геринг.

Руденко молча кивнул. Пусть просит разрешения — это полезно для понимания своего положения.

— Как отмечено в протоколе, я не разделял эти безграничные предположения. Если бы мы победили…

— То вы бы все это осуществили, — уже не спросил, а просто безжалостно закончил за него Руденко.

Геринг ничего не сказал.

Барон, наблюдавший за допросом рейхсмаршала с балкона для гостей, прикрыл глаза. Все было ясно, можно было уходить. Никакой любви к толстяку, обожавшему белые мундиры и бесчисленные ордена, он не питал, но и смотреть, как советский обвинитель выбивает из него все, что нужно русским, большого желания у него не было. Дождавшись перерыва, он спустился к выходу, где его ждал Олаф.

Они вышли из Дворца и неторопливо пошли по улице. Чуть сзади за ними следовал автомобиль барона.

— Ну что, — словно продолжая начатый разговор, сказал барон, — как сказал один американский господин, «этот гусь все-таки спекся»… Геринг продолжает сопротивляться, но русский обвинитель загнал его в угол.

— Да, он совершенно не похож на себя сегодня, — согласился Олаф. — Когда его допрашивал американец, он был совсем другим.

— Да-да, я слышал восторженные рассказы о его подвигах в битве с американцем. Этакие легенды в духе песни о Нибелунгах…

— Может быть, он еще найдет в себе силы?

— А тебе этого хочется? — удивился барон.

— Все-таки он немец, — ответил Олаф. — И хотелось бы, чтобы он сохранил какое-то достоинство.

— Достоинство, — растянул губы в усмешке барон, обведя глазами окружающие их развалины.

В этот момент мимо них пронесся военный грузовик, в котором американские солдаты что-то отчаянно горланили, и они невольно посмотрели ему вслед.

— Достоинство, — повторил барон. — В нынешнем Нюрнберге это звучит как-то не очень уместно. Даже Ялмар Шахт не выглядит воплощением добродетели. Но ему-то есть на что надеяться. А что касается Геринга… Думаю, этот советский обвинитель уже не даст ему спуску. Он его не отпустит, как они не отпустили когда-то Паулюса. Но вернемся к нашим делам. Мы здорово поправили свою репутацию, выведя американцев на этих несчастных заговорщиков, и теперь, думаю, с их помощью пора нам и русских товарищей поставить на место. Не все же им торжествовать! Да и господин Черчилль подал нам самый недвусмысленный сигнал.

— Швырнем им ту самую дохлую кошку, о которой вы говорили?

— Да, ту самую… И посмотрим, что они с ней будут делать?

Вечером Руденко прямо в том же кителе, в котором выступал на процессе, заснул в кресле, не прикоснувшись к ужину. На коленях у него дремал кот. Мария Федоровна, поглядев на него с жалостью, на цыпочках ушла на кухню, где Гросман лакомился пирогами.

— Устал, — вздохнула Мария Федоровна. — Ладно, пусть вздремнет, сапоги потом снимем.

— Ох, товарищ генерал сегодня этому гаду Герингу навтыкал! — потряс сжатым кулаком Гросман. — Прижал его к стенке, а тому и сказать нечего. Знай наших! Это с американцем можно было дурачиться, а тут нет — шалишь! Геринг туда, сюда, хвостом виляет!.. Это не так, да тут перевод неправильный, да записали не то… А товарищ генерал его как кнутом хлещет — а то, а это?.. Вот тебе! Врешь, гад, не уйдешь!