— Слышь, Сергей Иванович, я тебе вот что хочу сказать… Я к твоему вызову в Москву никакого отношения не имею. Это я тебе как фронтовик говорю. Я ведь, по-честному если, даже точно не знаю, зачем меня сюда прислали.

— Бывает.

— Ну, как не знаю? — поправился Белецкий. — Сказали мне так: ты — человек посторонний, объективный, так что посмотри, как там наши люди в Нюрнберге работают…

— Просто так взяли и сказали? — прямо спросил его Филин.

— Ну как просто… Я так понял, что были сигналы, что вы тут чуть ли не затягиваете процесс. Ну, или не мешаете затягивать его с целью срыва, не противостоите решительно проискам врагов. И вообще — обуржуазились тут на американских харчах. Ну, сам понимаешь, как это делается, чего я тебе рассказываю.

— Понимаю.

— От кого сигналы и кому — сам думай. В общем, на самом верху решили посмотреть, что у вас тут творится. Вот я и посмотрел. Нормально вы тут работаете, я даже не знаю, как у вас нервов хватает с этими Герингами и Гессами валандаться. Мразь людишки-то!.. Вот такая история, генерал. Так что я на вашей стороне. А вот кто под вас копает, извини, не в курсе…

Белецкий блаженно прикрыл глаза, что-то вспоминая…

— А что твой офицер-то такой мрачный? — вдруг кивнул на Реброва. — Будто горем убитый? Небось, влюбился в кого-то, а? Расставаться не хотелось?

— Может быть, — не стал спорить Филин.

— Парень-то красавец!.. За такими девки сейчас в очереди стоят. Наша хоть? Или иностранка?

— Скрывает.

— Ну и правильно делает.

Постскриптум

Тогда остро стоял вопрос: в чем ехать в Нюрнберг? У меня, кроме шинели, никакой одежды не было. Лишь перед самым отправлением выдали отрез ткани на костюм, туфли и немыслимый берет. Я думала, что буду самой модной, но оказалось, что лучше всех были одеты американцы и англичане. Однако на продуктовые пайки и американские сигареты «Camel» мы быстро наменяли у немцев много модных платьев.

Нас поселили на окраине города в уцелевших после бомбежек союзников коттеджах. Мы с мужем жили в семье банкира. Продукты поставляли американцы, но обслуживали нас в столовой немцы. Давали различные соки, фрукты и шоколад, а вот под конец процесса якобы из-за дороговизны американцы нам отказали. Дня три мы вовсе голодали, так как купить продукты было негде… Однако нам вскоре начали поставлять пайки из советской зоны оккупации.

По вечерам мы ходили в ресторан «Гранд-отель», где можно было за марки поужинать и выпить шерри-бренди. Женщин туда без чулок не пропускали. Так мы научились у француженок — на ногах рисовали карандашами модные тогда чулки с черными швами.

Из воспоминаний Эры БОГДАНОВИЧ, сотрудницы документальной службы советской делегации

Адвокат Альфред Зайдль, защищавший Гесса, был молод и не обладал ни помпезной внешностью — был низкоросл, худ, вертляв; ни солидными манерами — говорил торопливо, взахлеб, слишком много сардонически усмехался, хотя его улыбка походила то на судорогу, то на тик. Но он был честолюбив, понимал, что участие в процессе дает ему шанс занять солидное место в адвокатском мире, и обладал храбростью дикого зверя, который будучи загнанным в угол способен броситься на кого угодно. А в угол его загоняло собственное честолюбие и тщеславные мечты. Поэтому Олаф выбрал его.

— Вы думаете, суд согласится обнародовать этот документ? — с сомнением потеребил кончик своего длинного носа Зайдль, когда Олаф изложил ему свое предложение.

В помещении Дворца, где адвокаты работали с документами, кроме них никого не было, и можно было говорить спокойно.

— Но вы же сами говорите, что на секретном заседании Комитета обвинителей приняли решение не идти навстречу защите и не обсуждать документы, связанные с внешней политикой стран-победителей, — выкладывал свои сомнения Зайдль.

— Да, но с тех пор многое переменилось, возникли новые обстоятельства… Вы, я надеюсь, слышали о речи господина Черчилля в Фултоне? — напомнил Олаф.

— Конечно, блестящая, вдохновляющая речь…

— И она не осталась без политических последствий, как вы понимаете.

— Конечно. Но по ходу данного процесса этого не скажешь.

— Это поверхностное впечатление. За кулисами идет совсем другое движение, действуют совсем другие силы. И мое предложение тому подтверждение. Вам надо понимать, что за ним стоят те, у кого сегодня власть в нашей зоне оккупации.

Зайдль опять принялся теребить свой нос.

— Но, господин Тодт, тут есть вот еще какое обстоятельство… Судья Лоуренс, конечно, стар, но он может вспомнить, что суд уже отказывался принимать этот документ к рассмотрению… А судьи очень не любят, когда им представляют уже отклоненный документ.

— Давайте не будем решать за судью Лоуренса, господин Зайдль, — уже холодновато сказал Олаф. И подумал, что достаточно ему протянуть руку и чуть сжать пальцы на горле адвоката, и никаких вопросов у господина Зайдля не останется. Но…

— Ваша задача проста — найти момент, чтобы продемонстрировать всему миру секретные протоколы к пакту Риббентропа-Молотова.

— Незаверенные фотокопии, господин Тодт! Ведь подлинник найти не удалось, больше того — его никто не видел. И мы имеем дело с незаверенными никакими подписями и печатями фотокопии…

— Я помню, о чем идет речь, — прервал его Олаф. — И потому сделать это надо в ходе допроса подсудимого или свидетеля, чтобы протоколы попали в официальную стенограмму процесса… Допрос Риббентропа — очень удобный момент для этого.

— Пожалуй, хотя Риббентроп, между нами говоря, пребывает в таком состоянии…

— Плевать на состояние Риббентропа! Плевать на то, что он скажет по этому поводу! Важно — предъявить всему миру.

— Понимаю. Но мне тут же зададут вопрос, как они ко мне попали! Что я отвечу?

— Скажите, что их вам анонимно передал офицер американской разведки.

Зайдль удивленно посмотрел на Олафа.

— Офицер американской разведки?

— Уверяю вас, это абсолютная правда.

— За исключением того, что их передали лично мне… Это-то абсолютная неправда.

— Не вижу принципиальной разницы, — отрезал Олаф.

И тут он все-таки протянул руку к Зайдлю. Но пальцы его сжали не горло, а цыплячье плечо адвоката. Олаф только чуть, как бы по-дружески сжал пальцы, и Зайдль поморщился от боли.

— Какая разница, кому их передали сначала? — сказал Олаф, глядя ему прямо в глаза. — Главное, что они у вас в руках!

— Да, конечно, — поежился под его взглядом Зайдль. — И все-таки у меня есть предложение.

— Какое?

— Давайте попробуем сначала более или менее официальный путь.