Застывшее лицо с короной разметанных каштановых волос и цепь — железная цепь? — обмотанная вокруг шеи. Ниже, там, где должна быть одежда, темнело что-то синее и черное, а в глубине, Майкл мог поклясться, плотно прижатый к фигуре, на которую он смотрел, смутно проглядывал еще один силуэт. Ничего более конкретного в подводном сумраке разобрать не удалось.

Дрожащей ладонью он легонько потер лед, приблизил маску вплотную к стене и… в свете фонаря отчетливо увидел лицо молодой женщины. Заточенная в ледяной темнице, она смотрела из глубины, словно Спящая красавица из хрустального гроба.

Но лицо ее было далеко не безмятежным. Скорее напротив.

Глаза женщины — настолько зеленые, что даже отсюда Майкл отметил их яркий оттенок и поразился его насыщенности — были открыты, открыты широко, как и рот, застывший в последнем предсмертном вопле. По телу Майкла пробежала сильнейшая дрожь, и как раз в этот момент зазвучал предупредительный сигнал датчика уровня кислорода. Потрясенный, он поплыл прочь от ледника, и вскоре ужасная находка исчезла из виду, снова потонув во мраке.

6 июля, 1854, вечер

Брогам прогремел по Трафальгарской площади и въехал на улицу Пэлл-Мэлл в фешенебельном районе, где сосредоточены клубы для самых респектабельных джентльменов. Синклер приказал кучеру не доезжать до парадного входа в «Лонгчемпс», а остановиться на углу Сент-Джеймс-стрит. Именно здесь располагался боковой вход в клуб. Женщинам дозволялось входить в заведение исключительно через эти, более скромные двери.

Извозчик проворно соскочил с облучка, опустил ступеньки под дверцей кареты и помог дамам выйти. В тусклом свете наползающих сумерек неярко подмигивали газовые фонари по обеим сторонам улицы (в 1807 году Пэлл-Мэлл стала первой улицей в Лондоне, удостоившейся чести быть освещенной).

В мраморном вестибюле стоял швейцар в ливрее — Бентли, если Синклер правильно запомнил имя. Как только он завидел лейтенанта Копли, его лицо приняло несколько обеспокоенное выражение.

— Добрый вечер, Бентли, — весело приветствовал швейцара Синклер с максимально возможной доброжелательностью. — У нас сегодня выдался выигрышный день в Аскоте!

— Рад слышать, сэр, — ответил Бентли, пробежавшись глазами по спутникам Синклера.

— Так что сейчас мы хотим отметить это событие.

— Разумеется, сэр, — односложно ответил Бентли.

Вот тут-то Синклер и заподозрил неладное. Видимо, долги достигли такого предела, что управляющие внесли его имя в черный список должников и привилегии в клубе для него временно ограничены.

Дамы, без сомнения, совершенно не заметили возникшей заминки — они были слишком заняты: любовались причудливым вечерним светом, пробивающимся сквозь витражи эркера. Однако Рутерфорд и Француз уже смекнули, что возникла проблема. Капитан всем своим видом выказывал готовность сопроводить их назад к карете и отправиться дальше, в «Атенеум».

— Бентли, можно тебя на пару слов? — Синклер отвел нервничающего слугу в сторонку и, оказавшись вне зоны слышимости, спросил: — Меня, что, внесли в список?

Бентли кивнул.

— В моей бухгалтерии произошла небольшая ошибка, — попытался оправдаться Синклер, сокрушенно покачивая головой. — Не более того. Я улажу недоразумение завтра же утром.

— Сэр, до тех пор мне дали распоряжение…

Синклер жестом остановил швейцара, сунул руку в карман, вытащил из него ворох купюр, отсчитал несколько и протянул Бентли.

— Утром отдашь их мистеру Уизерспуну и скажешь, чтобы зачислил на мой счет. Сделаешь?

Бентли, не пересчитав и даже не взглянув на деньги, ответил:

— Хорошо, сэр. Сделаю.

— Молодец. А пока мне и моим спутникам требуется холодный ужин и охлажденное шампанское. Ты можешь распорядиться, чтобы стол накрыли в кофейном зале для простых посетителей?

Хотя кофейный зал пользовался едва ли не наибольшей популярностью у посетителей старого клуба и в нем всегда хватало народа, это было единственное помещение, куда пускали женщин. Бентли заверил, что все сделает, и Синклер вернулся к своим гостям.

— Проходите.

Он провел дам в короткий коридор, а из него — в небольшой аппендикс, пристроенный клубом из-за возросшего числа постоянных клиентов. Пока в помещении никого не было, если не считать официанта, мигом появившегося, чтобы задернуть длинные шторы из красного бархата и зажечь свечи в настенных канделябрах. Зал был заставлен дубовыми столами и рядами просиженных кожаных стульев и диванов, а в дальнем конце располагался широкий камин из грубо обтесанного камня, увенчанный лосиной головой. Дамы устроились под центральной люстрой на небольших канапе, стоящих под углом друг к другу, чтобы посетителям было удобно вести беседу, и вытянули уставшие ноги на потертом восточном ковре.

— Как насчет огня в камине? — спросил Синклер своих спутников.

— Господи Боже! — воскликнул Рутерфорд, пододвигая стул поближе к Мойре, — та продолжала обвевать обнаженные шею и плечи программкой Аскотского турнира. — Неужели ты не достаточно попотел сегодня? Я мечтаю о дожде!

Грозовые тучи собирались в течение всего времени, пока компания ехала с ипподрома, однако гроза так и не разразилась. И теперь, после утомительной поездки в экипаже Синклер наслаждался царящей в комнате прохладой.

Пара официантов суетилась не покладая рук, и вскоре один из круглых столов под бордовой скатертью, украшенный начищенными серебряными канделябрами, был сервирован на шесть персон. Когда все было готово к ужину, Бентли кивнул Синклеру, и тот усадил Элеонор прямо возле себя по правую руку, а Мойру — по левую. Француз и Долли, снявшая наконец плетеную шляпу, замкнули круг гостей за столом. Долли была девушкой миловидной, не старше двадцати одного года, с прекрасными черными волосами и толстым слоем пудры на лице, призванным скрыть следы перенесенной оспы.

Разлили шампанское. Синклер поднял хрустальный бокал и провозгласил:

— За Соловьиную Трель — доблестного скакуна и нашего щедрого благодетеля!

— И почему мне приходится разделять с тобой только проигрыши?! — вздохнул Француз, намекая на недавний поединок питбулей.

— Вероятно, удача повернулась ко мне лицом, — рассмеялся Синклер, посмотрев на Элеонор.

— Тогда за удачу, — лаконично объявил Рутерфорд, слишком утомленный, чтобы произносить длинные тосты, и залпом осушил бокал.

Элеонор пробовала шампанское всего один раз в жизни, когда мэр города вместе с селянами и ремесленниками праздновал свое избрание, однако уверенно полагала, что оно ведет к медленному опьянению. Девушка подняла холодный бокал с шипучим напитком и вдохнула аромат; пузырьки шампанского ударили в нос, едва не заставив чихнуть. Она сделала маленький глоток — вино оказалось удивительно приятным на вкус — и посмотрела на бокал, любуясь поднимающимися на поверхность пузырьками. Они напомнили ей пузырьки, которые иногда можно наблюдать под тонкой ледяной корочкой, сковывающей ручей. Было в этом что-то завораживающее, почти гипнотизирующее, и когда девушка наконец оторвала взгляд от бокала, то заметила, что Синклер наблюдает за ней с нескрываемым весельем.