Пепел дождем осыпал людей и землю. То и дело возникали все новые пожары. Воздух сгустился от дыма. Девушка снова и снова проталкивалась вперед, но ее оттесняли от собора все дальше.

Оливия терзалась дурными предчувствиями, сходила с ума от паники. До окончания срока ультиматума оставался час. И тогда не только «боксеры», но и войска ринутся в атаку. На улицах и площадях вместо крестьян появятся «маньчжурские знаменосцы», и Оливию либо удушат в давке, либо всадят в лоб китайскую пулю. Хоть бы встретить соотечественника! Вместе они смогли бы пробиться к собору.

Двери и ворота собора были закрыты, а враждебность людей, теснившихся вокруг, все больше росла. Похоже, они винили в смерти своих близких и в случившейся бойне тех, кто успел скрыться за массивными стенами.

Давка становилась невыносимой. Оливия, набравшись храбрости, вновь попыталась протолкаться вперед, и высокий китаец с косой яростно набросился на нее.

– Kuie-tzu! – прошипел он. – Чужеземный дьявол! Его крик подхватили, и Оливия вдруг перестала быть частью толпы и стала изгоем. Объектом их ненависти.

– Kuie-tzu! Kuie-tzu! – скандировали китайцы.

Кто-то схватил ее за волосы. Лес жадных рук потянулся к ней. Шпильки разлетелись во все стороны. Перламутровые пуговицы блузки посыпались на землю.

Оливия громко, пронзительно закричала. И стала отбиваться.

Она не видела крытую тележку, катившуюся к собору. Не видела, как кучер натянул поводья, поняв, что происходит. Она дралась не на жизнь, а на смерть: лягалась, царапалась, кусалась. Но обезумевшая толпа тянула ее в разные стороны. Еще немного – и ее разорвут!

Глаза застлала красная дымка. Боль стала невыносимой. Но Оливия упрямо выбросила вперед маленькую ножку. И внезапно осознала, что злобные вопли нападавших сменились визгом и просьбами о пощаде. Словно вихрь налетел на них, укладывая на землю. Китайцы валились, как колосья под серпом.

В глазах прояснилось. Оливия увидела знакомую черную гриву волос, пылающий яростью взгляд.

Льюис с бешенством отшвырнул одного китайца, другого, третьего…

– Льюис, – выдохнула она и пошатнулась.

Он обнял ее за талию. От него исходил палящий жар. Она ощутила, как колотится его сердце.

– Какого черта! – яростно выпалил он. – Что вы тут вытворяете?

Она ударилась о борт тележки.

– Рори! Рори остался в соборе!

– Знаю! – бросил он и, схватив ее здоровой рукой, почти швырнул в тележку. – Держитесь!

Он погнал лошадь. Вопли снова усилились. Ненависть становилась ощутимой. Сильно запахло потом и немытыми телами.

Оливия вцепилась в низкие деревянные борта. Льюис гнал коня во весь опор и что-то кричал по-английски. Ему ответил голос с сильным французским акцентом. Они ворвались на территорию, окружавшую собор, и Льюис снял Оливию с тележки. Молодой морской офицер-француз открывал двери.

– Скорее! – торопил он. – Скорее!

Над головами свистели пули, впиваясь в землю и рикошетя от серого каменного фасада. Грохотали пушки.

Льюис, гневно выругавшись, снова обхватил ее за талию, держа почти на весу.

Наконец массивные двери захлопнулись за ними, и Оливия прислонилась к Льюису, ловя губами воздух.

– Сколько у вас людей? – сухо осведомился Льюис у француза.

– Два офицера и сорок французских и итальянских матросов.

– А беженцев?

– Три с половиной – четыре сотни. Европейцев – менее ста человек. Двадцать две монахини, горстка священников… и мы.

Льюис снова выругался.

Оливии нестерпимо хотелось обнять его. Сказать о своей любви. Заверить, что она не собирается выходить замуж за Филиппа. Что больше всего хочет стать его женой.

Но лицо Льюиса словно окаменело, и Оливия волей-неволей молчала, зная, что сейчас не время и не место для подобных разговоров.

За воротами слышался оружейный огонь.

– Скажите епископу Фавье и Рори, что я здесь, – велел он, выхватил пистолет и, развернувшись, помчался на наблюдательный пункт. Француз последовал за ним.

Рори. Нужно найти его. Сообщить, что отец в безопасности. И разузнать, есть ли тут запасы еды и лекарств. Как долго они смогут выдержать осаду?

– Не слишком долго, – мрачно признался епископ. – Я сделал немалые запасы продуктов, предвидя, что такое может случиться, но не представлял, как много беженцев будут искать здесь убежища. У нас есть рис, бобы, просо и больше, пожалуй, ничего.

Оливия невольно вспомнила об опустошенных бакалейных лавках, о шампанском и консервированной семге и поняла, что осада собора будет разительно отличаться от осады посольства.

– Где Рори? – спросила она, беря на руки плачущего малыша.

– В больнице. Помогает сестрам, – объяснил епископ и, немного поколебавшись, добавил: – Бедное дитя. Вы, конечно, знаете, что он потерял мать. Ужасная трагедия. После ее смерти жизнь этой маленькой семьи стала кошмаром.

Подбежавшая монахиня стала о чем-то советоваться с епископом. Оливия отошла и направилась к часовне. Да, она с первой встречи поняла, что Льюиса что-то терзает. Но когда осада закончится, она сделает все, чтобы он был счастлив. Мужчина, однажды любивший так крепко и преданно, способен полюбить снова, и так же глубоко. Она вернет ему эту любовь полной мерой.

– Девушка вошла в переполненную больницу и сразу же увидела Рори. Он в любой толпе выделялся такими же черными, вьющимися, как у отца, волосами. Мальчик старательно скатывал бинты. При виде Оливии он распахнул глаза и восторженно улыбнулся.

– Что вы здесь делаете? – спросил он в точности таким же тоном, как Льюис.

Оливия улыбнулась. Похоже, скоро будут командовать сразу двое волевых мужчин.

– Пришла повидать тебя. Твой отец тоже здесь.

Рори оттолкнул гору бинтов и вскочил.

– Где он? Можно, я пойду к нему?

– Не сейчас, – покачала головой Оливия, принимаясь сворачивать полоски полотна. – Вдовствующая императрица послала свои войска на помощь «боксерам», которые атакуют и собор, и посольский квартал.

– Жаль, что мне никто не даст оружия! – страстно воскликнул мальчик. – Какая же тоска сидеть здесь и скатывать бинты!

– Тогда пойдем со мной, – предложила Оливия, протягивая руку. – Я собираюсь помочь сестрам ухаживать за больными, и мне понадобится хороший помощник.

– Тут есть и раненые, – сообщил Рори, сжимая ее ладошку. – Я не боюсь крови… – Он осекся и дрожащим голоском добавил: – Только если это не кровь папы.

– Папу не ранят! – пылко заверила Оливия. – Мы не позволим.