С учетом крюка всего расстояния до дома Курцевича выходило около двадцати километров. Не скажу, что дорога далась нам легко, но ни о каком сравнении с нашими недавними силирийскими приключениями не могло быть и речи. Еще до полуночи полк вышел в нужный район. Отсюда третий батальон отправился в две ближайшие деревни, а первый и второй принялись аккуратно брать имение в кольцо. Чтобы не беспокоить раньше времени хуторских собак, я хотел было не засылать ближе к жилью разведчиков, но те уверили меня, что обитатели хутора уже привыкли к периодическому ночному лаю и твердо уверены, что это волки в окрестных лесах шастают. Тем более что время от времени вдалеке действительно раздавался волчий вой.

К трем часам ночи вернулся третий батальон, притащив с собой трех пленных офицеров, двух местных помещиков и весьма кстати для меня гостившего в одной из деревень ксендза. Мне нужны были надежные свидетели.

– Тепленькими взяли вояк, – снисходительно улыбаясь, доложил мне майор Жилин, – почти все пьяны, восемьдесят семь человек связаны и заперты в одном сарае, подпруга лошадиная вся порезана, пистолеты попорчены, порох высыпан в снег, палаши и шпаги свалены в одну кучу.

– Отлично, майор, можно и здесь начинать, чего тянуть кота за хвост?

– Вы только, это, ваше сиятельство, на рожон не лезьте, хорошо? – Жилин смущенно стянул с головы обшитую белым материалом шапку-ушанку и отер рукавицей вспотевший лоб. – Мало ли: пуля шальная прилетит или там горшок цветочный из окна… Зачем нам такие риски?

– Не волнуйтесь, Андрей Георгиевич, я буду паинькой и вообще тут постою пока.

– Так, может, это, господин генерал-майор, вздернуть его на виселице и дело с концом?

– А вот в это не лезьте. Это мое личное дело чести, – отрезал я, давая понять, что все споры на эту тему бессмысленны. – Что там у разведчиков?

– Пока ничего необычного, – ответил командир разведроты капитан Синяев, – два человека за воротами ходят, периодически поглядывают наружу, да в крайнем окне второго этажа господского дома наблюдатель, по идее, должен торчать. Но, видимо, в доме хватает занятий поинтереснее – за то время, что мы здесь сегодня, он еще ни разу не появился в окошке.

– По закону подлости он появится именно тогда, когда мы двинемся через поле, – ухмыльнулся я.

– Ничего страшного, – поспешил успокоить меня капитан, – с других сторон лес ближе подступает, а обзора туда у них нет. К тому времени, когда он нас увидит, второй батальон уже во дворе будет.

– Что ж, – я еще раз взглянул на ненавистный хутор в новый бинокль, предыдущий был утрачен при моем похищении, – тогда начинаем, с Богом!

Десять минут спустя лыжная армада быстро двинулась к мирно спящему родовому гнезду семьи Курцевичей. Из сугробов перед самыми воротами поднялись одетые в белое человеческие фигуры и, помогая друг другу, ловко перемахнули во двор. Хуторские собаки зашлись истеричным лаем, но было поздно: белая людская лавина с трех сторон захлестнула двор поместья, а спустя минуту отворились ворота, впуская шедший в арьергарде третий батальон, меня в сопровождении Лукьянова, Иванникова и ранее плененных улорийцев.

Нет, не все засадники спали или развлекались, кто-то исправно исполнял свои обязанности, поэтому попытка поднять тревогу состоялась, даже шпаги пару раз звякнули друг об дружку. Но этим дело и ограничилось. Наше численное превосходство было настолько подавляющим, что этот навал даже язык не поворачивался назвать штурмом. Мои ребята просто задавили противника числом.

Вообще же и у улорийского монарха, и у тех, кто нашептывал ему эту идею, было плоховато с логикой. Почему-то они были уверены, что я явлюсь для мщения с летучим отрядом всадников численностью пятьдесят – сто человек. Ну, то, что явлюсь, ладно, угадали. Но, во-первых, я со времен едва не стоившей мне сначала жизни, а потом свободы первой тимландской кампании предпочитал ходить в бой с пехотой, а не кавалерией – лихого всадника из меня так и не вышло. А во-вторых, ей-богу, какая-то унизительная недооценка моих возможностей получилась: человек, которому доверяют командование армией, по мнению организаторов засады, должен был уподобиться разбойнику с большой дороги. Или настолько велика была уверенность, что я побоюсь действовать большими силами, чтобы не спровоцировать новую войну с Улорией? Заморские комбинаторы так и не поняли, что нынче Улории впору бояться войны с Таридией, а не наоборот. Да и я не дурачок с печи, оберну всё так, что королю Яношу не придраться будет. Только бы с финальным аккордом не напортачить, а то ведь закон подлости-то никто не отменял.

К моменту моего «второго пришествия» во двор дома Курцевичей солдаты были разоружены и заперты в конюшне, челядь согнали на кухню, и даже снег на площадке посреди двора был старательно утоптан большой массой людей. Наскоро одетого хозяина имения как раз волокли из дому двое дюжих штурмовиков из первого батальона.

– Сделайте круг шире да зажгите побольше факелов, – распорядился я, – чтобы на темноту жалоб не было.

– Михаил Васильевич, а вдруг? – снова попытался образумить меня Игнат.

– Не каркай! – отрезал я.

Настало время того самого акта пьесы, из-за которого всю операцию можно было считать авантюрой. Но я, после долгих раздумий, решил, что именно так будет правильно.

– Господа! – я обратился к стоявшим кучкой у ворот представителям улорийского дворянства. – Я, князь Михаил Бодров, генерал-майор таридийской армии, приношу вам извинения за причиненные неудобства и призываю в свидетели предстоящего акта правосудия! Для начала поручик Иванников, пока у него не замерзли чернила, впишет в бумагу ваши имена. А после окончания действия вам будет возвращена свобода.

Хмурые лица улорийцев вытянулись от изумления, но ни возражать, ни задавать вопросы никто из них пока не решался.

Сашка Иванников быстро принялся за дело, а ко мне тем временем подошел полковник Волков:

– Михаил Васильевич, – склонившись к моему уху, тихо проговорил он, – среди пленных четверо фрадштадтцев.

– Замечательно, Петр Борисович, готовьте их к транспортировке в Таридию, – признаться, я и не рассчитывал на подобную удачу.

– Они нас замедлят.

– Поволочем на санях, придется потерпеть.

Ну вот, будет чем и Никиту Андреевича порадовать. Подставились вы, господа островитяне!

Иванников быстро справился со своей задачей, и мне можно было продолжать.

– Итак, господа, я обвиняю всем вам хорошо известного пана Анджея Курцевича в том, что он, при содействии своих фрадштадтских друзей, вероломно опоив сонным зельем, похитил меня с постоялого двора на территории Таридии. Далее, меня привезли в этот самый дом, где держали в подвале, продолжая при этом поить зельем и подвергая телесным пыткам. В частности, – я распахнул полушубок, камзол и сорочку, продемонстрировав зрителям шрам от ожога каминными щипцами, – вот здесь у меня отметочка от прижигания каленым железом осталась.