Отец осознал, что дверь спальни открыта. Он оставил ее так, поскольку плохо соображал и не мог координировать свои действия.

– Черт.

Если до этого она не слышала Йону, то что она только что услышала? Но сейчас Йона, кажется, упомянул лишь Олега и адвоката, хотя это не точно.

Отец закрыл дверь главной спальни, но не стал заходить внутрь. До него донесся голос Йоны.

– Адвокат. Мы сейчас звоним ему, да? Да. Давай. Скажем ему, что сделка отменяется. Сегодня я выкуплю ее обратно. Если она жива, ты получишь свою дочь в этот же день. Что скажешь?

– Номер телефона. Адрес.

– Я сделаю это для тебя… У меня в кабинете. – Йона остановил свой безумный монолог, поморщился и содрогнулся от очередного прилива боли в изувеченных ногах. – У меня в кабинете… – Покрытая потом голова кивнула в сторону коридора перед входной дверью. – Там есть сейф.

Откуда-то из глубин дома снова раздался рингтон телефона.

– Мари! Мари! – позвал старик из своей комнаты.

Йона поморщился. Он снова вытер выступивший под волосами холодный пот.

– Нет! Я не могу двигаться. Мои ноги. Не трогай меня. Пожалуйста.

Просунув руки под мокрые подмышки, Отец быстро потащил мужчину из гостиной через коридор.

– Какая комната?

Йона тяжело дышал, здоровый глаз снова закрылся. В уголках рта появилась слюна. Мужчина испытывал адские муки. Ноги оставляли на полу следы волочения.

– Эта дверь, – прошептал он.

– Эта? Эта!

– Non. Эта…

К тому времени, когда Отец втащил его в кабинет, Йона потерял сознание. Сев рядом с ним, Отец похлопал Аберджиля по щекам. Вытащил из рюкзака бутылку с водой и побрызгал ему на голову и на лицо. Снова похлопал по щекам. Йона отреагировал лишь едва заметным движением нижней губы.

– Господи.

Отец положил его на пол. Адвокат. Адвоката зовут Оскар Холлоу. Возможно, этого достаточно. Его глаза заметались по комнате в поисках сейфа и увидели алтарь. Прищурившись, он подошел ближе. Разглядев его как следует, отвернулся.

С экрана на стене кабинета звучал сигнал входящего звонка. Где-то из глубины дома доносился еще один звонок. И третий трезвонил из кухни. Дом осаждался просьбами выйти на связь, подать признаки жизни. И это – в столь ранний час. Звонки становились все настойчивее. Жужжание и дребезжание терзали натянутые нервы Отца. Ему нужно уходить, причем быстро. Предстояла двухмильная прогулка к машине в дождливой темноте.

Где-то вдалеке старик снова позвал Мари. Отец мысленно представил себе грузную сиделку, бегущую боком через гостиную, испуганно что-то бормочущую и палящую из пистолета по стенам этого дьявольского дворца. Также представил себе вооруженных мужчин, спешащих сквозь ночь, приближающихся к дому, сидя в темных салонах быстрых, дорогих машин. Все они были готовы и способны дробить позвонки молотком и прижигать электричеством яички, пока те не обуглятся до размеров оливковых косточек, но лишь в качестве прелюдии к перерубанию шеи маслянистым мачете.

Отец отошел от бесчувственной фигуры, лежащей на полу. Достал пистолет из бокового кармана штанов.

Закрытые веки придавали Йоне Аберджилю «обдолбанный» вид. Из-за толстых губ и двойного подбородка он казался безобидным и непорочным.

Нужно уходить.

Присев на корточки в трех футах от мужчины, Отец навел пистолет на его слабо пульсирующий висок. Закрыл глаза и нажал на спусковой крючок.

Отец стоял голый в убогой комнате гостевого дома, а его мокрая и грязная одежда валялась у него под ногами. В пятнистом от старости зеркале комода он походил на полуголодную жертву пыток, сошедшую со страниц истории. Но, оценивая ущерб, нанесенный ему при отступлении с виллы Аберджиля, он старался не смотреть на свое лицо – лицо убийцы с глазами его дочери.

Выбежав из главных ворот, он увидел не дальше чем в миле от него белые огни фар, пронзающие тьму. Если это подкрепление, он сбежал с несколькими минутами в запасе.

При этом он никогда не узнает, кто вызвал в дом подмогу. Тревожная кнопка, нажатая сиделкой перед тем, как он застрелил ее, оставшиеся неотвеченными входящие звонки, обнаружение дистанционно управляющимися скрытыми камерами? Ковыляя прочь от дома, Отец гадал, кто те люди, бросившиеся посреди ночи на прорыв, – частные охранники или «Короли»? Владельцам домов было разрешено открывать по злоумышленникам огонь на поражение; это было почти самой популярной политической мерой, введенной восемь лет назад первым чрезвычайным правительством. Страх, который он испытывал с каждым шагом, взбалтывался в его трепещущем нутре, словно гремучий газ.

Спеша к своей машине, Отец был вынужден держаться в стороне от дороги. Он шел, спотыкаясь об ветки и упавшие стволы деревьев, изгороди и разросшийся по всему лесу колючий папоротник. Теперь все ноги у него были в багровых ссадинах, царапинах и синяках. Горячая и настойчивая боль вокруг глубокой трещины в плече намекала на то, что зажившие ткани и сухожилия снова разорваны; длинный розовый шрам на руке ныл, как свежая рана, будто нож Рори бескровно пронзил его плоть именно сегодня. Легкие напоминали освежеванную плоть, истощенные черные крылья, обхватившие измотанное сердце. Сколько раз он сможет проходить через это?

Ему потребовалось два часа, чтобы найти машину. Местность, по которой приходилось отступать, была почти непроходимой. Его ноги тонули в темноте, когда он шел, держась узких полос леса, отделяющих посевы от дороги. Из-за нехватки электроэнергии уличное освещение в ночное время было запрещено, но неподалеку от виллы Аберджиля находилось несколько поселений или домов. Густые мокрые облака закрывали слабо светящееся небо. Дважды он забредал не в ту сторону и приседал, чтобы отдышаться или сориентироваться на местности. Но, несмотря на дискомфорт от ран и свежий ужас от убийства двух человек, именно затяжное чувство преследования в темноте вызвало у него в руках легкий паралич.

Изможденный и истекающий кровью, израненный и исцарапанный, он в конце концов вернулся к себе в комнату. Серозубая и молчаливая домовладелица еще не спала. Казалось, она находилась под постоянным гнетом личных страданий, отчего глаза у нее стали водянисто-голубыми, а кожа возле уголков глаз обвисла. Женщина не сказала ему ни слова, лишь проследила, как он, спотыкаясь, поднимается к себе в комнату, которую должен был освободить к утру. Хотя все его мысли были заняты той тварью среди деревьев.

Отец решил отказаться от фонарика, свет которого был бы виден на многие мили, и включал его лишь в случае крайней необходимости – когда напоролся на колючую ветку или после того, как забрел в тупик. Он тащился через подлесок мимо поля с посевами и пересекал вброд канавы по колено в дождевой воде, вдоль дорог, уводивших его прочь от дома криминального авторитета. Его не покидала уверенность, что кто-то проследил за ним до самой машины, которую он припарковал ранее возле изгороди земляничного поля. Лишь потом он остановился, испуганно оглядываясь, готовый выстрелить в любого, кто бежал за ним по следу.