– Нет, он имел в виду нас, – отвечает за меня Гаррет. – Ведь именно нам пришлось полгода смотреть на это леденящее кровь зрелище.

Я шлепаю Така по заднице, когда он проходит мимо моего стула:

– С возвращением, Куколка.

– Да пошел ты, – бурчит он в ответ.

Да, все-таки здорово оказаться дома.

* * *

Час спустя, сложив руки на коленях, сцепив вместе ладони и чуть подавшись вперед, я внимательно наблюдаю за ударом шайбы коренастого первокурсника с вьющимися рыжими волосами, которые торчат из-под его шлема.

– А этот неплох. – замечаю я.

– Кто? Парень с маллетом[10]? – доносится с конца ряда, на котором мы все собрались, голос Холлиса. – Не-е, пока он меня не впечатляет.

На льду тренер отрабатывает с подающими надежды новичками, одетыми либо в черные, либо в серебристые свитера, простейшие упражнения типа броска с ходу. И да, несмотря на то, что сегодня только первый день, я тоже не особо впечатлен.

Парням, вдвоем одновременно, нужно прокатиться за синюю линию, бросить шайбу в ворота, затем развернуться у крайней линии и со всей скорости миновать нейтральную зону, где один из ассистентов капитана делает пас, который игроки должны принять. Это совсем не сложно, но я наблюдаю намного больше пропущенных пасов, чем мне бы хотелось.

Ну хотя бы вратари ничего. Конечно, у них нет магии Симмса, но они останавливают больше шайб, чем пропускают, что вселяет надежду.

Гаррет, сидящий рядом со мной, тихо присвистывает.

– Да, черт возьми, вот об этом я и говорил.

Следующий в очереди игрок срывается с места, и Святая Богородица! Какой же он быстрый! Головокружительная черная молния на фоне белого льда, несущаяся к воротам. А его бросок! Идеально выдержанный по времени, идеально исполненный – одним словом, безупречный.

– Это мог быть случайный бросок, – предупреждает Такер, но спустя двадцать минут паренек продолжает зажигать на тренировке, как чертов Оззи Осборн на сцене перед переполненным залом.

– Кто это такой? – спрашивает Гаррет.

С конца ряда выглядывает Холлис:

– Понятия не имею.

Пьер, канадец, присоединившийся к нашей команде в последнем сезоне, склоняется с ряда позади нас и стучит по плечу Гаррета:

– Хантер как-его-там. Богатенький мальчик из Коннектикута, большая звезда в команде своей частной школы.

– Если он так хорош, почему его не завербовали? – с сомнением спрашивает Такер. – Что он делает на открытых смотрах?

– Половина университетов страны пытались прибрать его себе, – отвечает Пьер. – Но, похоже, он решил завязать с хоккеем. Сегодня тренер чуть ли не силой заставил его выйти на лед, но даже если он и пройдет отборочный тур, то не факт что захочет присоединиться к команде.

– О, он присоединится к команде, – заявляет Дин. – Пусть даже мне придется отсосать у него, чтобы он согласился. Плевать.

Все вокруг нас взрываются хохотом.

– Теперь уже мы и отсасываем, да? – ласково спрашиваю я.

В его глазах светится озорство.

– Знаешь что? Я не просто отсосу ему, – медленно говорит он. – Я высосу его досуха. Ну знаешь, до оргазма.

Остальные парни обмениваются озадаченными взглядами, но насмешливое выражение на лице Дина подсказывает мне, куда он клонит. Придурок.

– Не знаю, все ли вы в курсе, но оргазм – это финальная точка процесса сексуального удовлетворения. – Дин невинно улыбается мне. – Мужчины и женщины достигают его разными способами. Например, когда женщина подходит к финальной точке, она стонет, или ахает, или…

– О чем ты, черт возьми, говоришь? – обрывает его Гаррет.

Мистер Невинность хлопает своими зелеными глазами.

– Подумал, что вам, ребята, не помешает освежить ваши знания в области оргазмов.

– По-моему, у нас и так все хорошо, – с усмешкой говорит Такер.

– Ты уверен? Ни у кого нет вопросов? – продолжая ухмыляться, спрашивает меня Дин, и когда парни переключают внимание обратно на лед, я пихаю его локтем в ребра. Изо всех сил.

– Господи, Джон, я только пытался помочь. Ты мог бы многому у меня поучиться. Еще ни одна женщина не смогла устоять против моего природного обаяния.

– А знаешь, у кого еще было природное обаяние? – парирую я. – У Теда Банди.

Дин непонимающе смотрит на меня:

– У кого?

– У серийного убийцы. – О боже, теперь и я упоминаю о Банди. Превращаюсь в Грейс.

Отлично. И вот я уже думаю о Грейс. Я заставлял себя не делать этого с тех пор, как она отшила меня на прошлой неделе, но сколько бы ни старался, я не в силах выбросить ее из головы.

Это как-то связано с эго? Я продолжаю задавать себе этот вопрос, потому что не могу вспомнить, когда последний раз был так сильно одержим какой-то девушкой. Я так запал на нее, потому что она не проявляет ко мне интереса? Мне нравится думать, что я не настолько самолюбив, но нельзя отрицать, что ее отказ задел меня за живое.

Я хочу получить еще один шанс. Хочу доказать ей, что я не просто какой-то бессердечный ублюдок, который использовал ее в корыстных целях. Но понятия не имею, как заставить ее передумать. Может, подарить цветы? Или извиниться перед ней на людях?

– Эй, говнюки!

Мы вскакиваем на ноги, как только командирский голос тренера Дженсена долетает до трибун. Наш бесстрашный лидер – единственный преподаватель в Брайаре, кому сходит с рук обзывать студентов «говнюками», – смотрит на нас со льда.

– И по какой такой причине ваши ленивые задницы восседают на этих креслах, когда вы все должны быть в тренажерном зале? – рокочет он. – Кончайте подглядывать! – Тут он разворачивается к трем первокурсникам, которые смеются, прикрываясь перчатками. – А над чем вы, дамочки, хихикаете? Играем!

Парни устремляются вперед так быстро, словно лед за ними трескается на куски.

Мы с ребятами так же стремительно покидаем трибуну.

Первая неделя семестра подходит к концу, и Рамона решается снова связаться со мной. После нескольких месяцев бойкота я наконец-то отвечаю на ее звонок.

Пришло время встретиться с ней лично. Я не очень-то горю желанием выпить вместе кофе, но и отшивать ее вечно тоже не могу. Слишком много мы пережили, слишком много хороших воспоминаний, и нельзя притвориться, будто ничего этого не было. Так что, шагая по территории университета, я убеждаю себя, что наша встреча нужна лишь для того, чтобы расставить все по своим местам. Мы уже никогда больше не будем лучшими подругами. Да и как – после того, что она сделала?