А потом Ксюша услышала крик.

Голос у Антонины Марковны был зычным, даром, что ли, она полвека в народном хоре местного ДК числилась? И пусть возраст давал о себе знать, но нынешнее происшествие пробудило скрытые резервы в ее массивном теле. Голосила она с наслаждением, не забывая о правильном дыхании, а потому крик ее длился и длился.

И когда Ксюша наконец добралась до первого этажа, она обнаружила, что на голос Антонины Марковны из своих квартир выскочили если и не все, то — почти все.

— Убили, — сказала Стефочка, запахивая полы атласного халатика. — И чего орать? Ну, убили и убили…

Стефочка работала в ночную смену и, судя по всему, только-только прилегла, оттого и чужую смерть воспринияла сугубо как источник неудобства: поспать не получится больше.

— Антонина Марковна, — Ксюша пробилась к пенсионерке и схватила ее за руку. — Связки порвете! Потом сипеть станете.

Она знала, что это — единственный аргумент, который на даму подействует. И Антонина Марковна замолчала. Осенив себя крестным знамением — в церкви тоже хор имелся, что способствовало росту ее набожности, — она трубно высморкалась в платок и сказала:

— «Скорую» вызовите. И полицию!

Елена лежала на лестничной площадке как-то неестественно, неудобно подогнув ноги, и вокруг головы ее расплывалось красное пятно. Ксюша даже не сразу сообразила, что именно ей кажется неправильным: она не так уж часто сталкивалась с мертвецами, во всяком случае до этой недели. Но, разглядывая Елену, длинные ее ноги приятных очертаний и уровня смуглости, нарядное платье, задравшееся совершенно неприлично, и кружевное белье, она никак не могла отрешиться от некой неестественности этой картины.

Вокруг Елены вертелась ее собачка, она то совалась к телу, то отпрыгивала, трясла неестественно крупной головой и совершенно по-человечески вздыхала. А потом вдруг потянулась к луже и принялась лакать.

— Спокойно! — Ксюша вцепилась в полное запястье соседки, которая уже готова была разразиться новым криком. — Это не кровь…

Ну конечно, не кровь! Слишком много жидкости! И цвет другой, вишневый, яркий.

— Сироп какой-то…

Или ликер. Запах спиртного подтверждал эту версию.

— Но «Скорую» вызвать надо.

И Ксюша вызвала, а потом позвонила Игнату, который звонку не слишком-то обрадовался, лишь буркнул:

— Жди!

А приехал он раньше «Скорой».

Елену, убедившись, что она жива, пусть и пребывает без сознания, подняли и перенесли в квартиру Стефочки, не слишком-то довольной подобным поворотом дел. Милосердие милосердием, а законный сон — законным сном.

Елена вскоре в сознание пришла и, оглядевшись, презрительно скривила губы. Тут же потребовала зеркало, а получив желаемое, онемела. Она трогала волосы, испачканные не то сиропом, не то ликером, шею, декольте, платье… Нюхала свои пальцы. Кривилась.

А потом выдала:

— Это все из-за тебя!

К счастью, как раз объявился Игнат, и скандал сменился истерикой. Елена рыдала, громко, надрывно, заламывая тонкие руки и вопрошая небеса — за что ей эта кара? Стефа лишь фыркала, всем своим видом показывая, что не так уж она и гостеприимна, чтобы терпеть на своей жилплощади подобные концерты. А Ксюша чувствовала себя виноватой.

Врач добавил хаоса в ситуацию, поскольку, ощупав голову Елены, заверил, что пострадала она не так и сильно, что ущерб ей нанесен больше моральный, нежели физический. Есть небольшая шишка, но и только.

Елена обозвала врача тупым уродом, неспособным оценить глубину ее страданий…

И Ксюша не стала слушать дальше. Она тихо попрощалась со Стефочкой, попросив у нее прощения за грубость гостьи, и поднялась к себе.

Дверь в ее квартиру была открыта.

Ксюша точно помнила, что дверь она закрыла… не на ключ, но просто — закрыла. А тут вдруг… и как это понимать?! И безопасно ли — переступать через порог? Может, Ксюшу уже поджидают?

— Хайд, — позвала Ксюша, отступая к лестнице. — Ко мне, Хайд!

Стало вдруг страшно.

— Хайд!

А если его убили?! Отравили? Или застрелили? Конечно, выстрела Ксюша не слышала, но…

Дверь скрипнула, приоткрываясь, и Хайд не без труда протиснулся в щель. Он уставился на Ксюшу печальными глазами, пасть приоткрыл, язык вывалил, словно ухмыляясь.

— Вот ничего смешного не вижу, — сказала Ксюша, хватая Хайда за загривок. — К нам кто-то приходил?

Приходил. И оставил в прихожей кусок свежей говяжьей печенки, которую Хайд обнюхал с крайне презрительным выражением морды.

Все-таки отрава… небось они думали, что Хайд печенку проглотит влет. А он — воспитанный, он знает, что нельзя принимать подачки от чужих. И поэтому, кто бы ни приходил к Ксюше, он вынужден был уйти…

Стоп!

Ксюша заставила себя успокоиться.

Итак, если рассуждать здраво, за ней следили, утром и вечером — тоже, но она выходила из дому в сопровождении Хайда, и неизвестный недоброжелатель не решился связываться с собакой. Чтобы добраться до Ксюши, ну, или в квартиру пролезать, ему нужно было Хайда нейтрализовать.

А для этого — как-то убрать Ксюшу…

И тут появилась Елена.

Наверняка план возник стихийно. Человек дождался, когда Елена спустится, и ударил ее по голове бутылкой… с собой ее принес? Или купил в магазинчике, рядом с их домом? Второе — вероятнее.

Итак, злодей ждет Елену на первом этаже. Там лестница поворачивает так, что под первым пролетом вполне можно спрятаться. Бьет наверняка изо всей силы, и бутылка разбивается. Елена падает. Сироп похож на кровь… вообще, ей повезло, что не убили, череп у девушки оказался крепким. Но неизвестный спешит, он не знает, как долго тело останется незамеченным. Поднимается этажом выше и ждет…

— Идем, — велела Ксюша псу, решительно подымаясь. Отпечатки пальцев она, конечно, не обнаружит, но вот что-нибудь другое… например, липкие красные пятна на перилах.

Неизвестный тоже измарался в ликере.

А вот темно-бордовые «звездочки» на подоконнике и засыхающая кровь — явно от пакета с печенью. Значит, Ксюша права! Он поднялся и ждал. Надеялся, что Ксюша выскочит на крик и дверь закрыть позабудет. А дальше — все просто: подкинуть нашпигованную лекарством печенку и дождаться, когда Хайд уснет.

Ксюша надеялась, что в приманке спрятано все-таки снотворное, а не яд.

— Ну вот что ему от меня надо?!

Она вздохнула, признавая очевидное: жизнь становится какой-то совсем уж сложной. А на площадке, помимо багровых пятен, ничего больше нет, ни следов, по которым можно вычислить убийцу, ни окурков…

У дверей ее квартиры стоял Игнат.

Мрачный такой. Злой даже. Набычился, ноздри вон раздуваются, и челюсть двигается вправо-влево. Ксюша просто-таки залюбовалась этой челюстью.