— Я… предполагала, — руки ее сжались, костяшки пальцев побелели. — Ну не нравилась она мне! А муж смеялся, я, мол, к сыну ревную, все свекрови не любят хорошеньких невесток. Я ж не ревную… он же и раньше девочек приводил. Всяких. И Эллочка… чем она не пара ему? И красавица, и умница, и друг дружку они с ранних лет знают. Он только отшучивался. Небось сейчас-то не Анна, а Эллочка мне помогает… и она не бросит меня. Добрая девочка!

В Эллочкиной доброте Игнат вовсе уверен не был.

— А у этой… вроде улыбается она, но глазищи — холодные такие… нечеловеческие. О чем думает — не понять! И моего дурака Анна не любила… теперь я уверена, она это!

— Убила?

Женщина пожала плечами, но все же сказала:

— Нет, она же слабенькая… а Стас спортом занимался. Я о том, что видела ее… тогда видела.

— Когда?

Зинаида Васильевна всегда возвращалась с работы по одному пути, и за двадцать пять лет, прошедших с того дня, когда она впервые переступила порог школы, путь этот ничуть ей не надоел. В среду она позволяла себе уходить на четверть часа раньше, чувствуя себя при этом если уж не злостной нарушительницей дисциплины, то — неудобно как-то. И оттого покидала школу через черный ход. Он выводил к мусорным контейнерам, а оттуда — через пришкольный палисадник — к протоптанной дорожке. Она огибала старенький частный дом — каждый год ходили слухи о том, что его собираются снести, — и поднималась на невысокий холм, к магазину, в отличие от дома недавно построенному. В магазине Зинаида Васильевна покупала молоко или кефир, всегда — свежий хлеб и каждую вторую среду — килограмм сахара.

В этот раз приносивший ей успокоение ритуал был нарушен.

Девушку Зинаида Васильевна заметила издали. Она стояла под яблоней, некогда обнесенной забором, он давно истлел, и курила. Со спины девица походила на школьницу, и Зинаида Васильевна испытала противоречивые чувства. С одной стороны, получалось нехорошо, словно она подсматривала за девицей, а с другой — не сделать ей замечание было невозможно.

Курящая девушка — это отвратительно!

Пока она раздумывала, из старого дома, заброшенного, как и сад, появился парень. Он что-то сказал — Зинаида Васильевна стояла слишком далеко, чтобы его услышать, — и девушка огрызнулась: то ли ждала его слишком долго, то ли не в настроении была.

Парочка поссорилась — и вскоре помирилась.

Зинаиде Васильевне крайне неловко было присутствовать при этой сцене, которая с каждой минутой становилась все более и более откровенной.

— Поймите, я не ханжа, я не считаю то, что происходит между мужчиной и женщиной, неприличным, но… не так же! Чтобы вот прямо там же, на месте, он ей юбку задрал. Под деревом!

На щеках Зинаиды Васильевны проступили красные пятна.

— И я не собиралась подсматривать, уйти хотела, а потом… она вдруг повернулась, и я вижу — Анька!

— А парень — не ваш сын?

— Стас никогда не повел бы себя подобным образом, — Зинаида Васильевна поджала губы. — Он воспитанный мальчик, и… и я думала — нужно ли ему об этом рассказывать? А потом решила, что я могла и обознаться. Ну, встречаются ведь похожие люди, едва ли не близнецы? И расстояние было приличное. И зрение у меня не сказать чтобы как у молодой… вот я ему доложу, а Анна и не виновата вовсе. Получится, что наговариваю я на нее.

Она все еще переживала по поводу того давнего происшествия и собственной нерешительности, а теперь станет думать и о том, как бы все сложилось, не промолчи она тогда.

Вдруг бы сын понял, что Анна — вовсе не нежная ромашка, а самая что ни на есть хищница? И порвал бы с нею, и не влип бы в историю, и уж точно остался бы жив!

— Мне бы в его квартире осмотреться, — Игнат понял, что здесь больше искать нечего. — Разрешение бы ваше… И ключи.

Зинаида Васильевна разрешение ему дала. И ключи тоже. И сама поднялась, вознамерившись отправиться с Игнатом, но тут же смутилась: вдруг он подумает, что ему не доверяют?

— Я верну ключи, — сказал Игнат. — Часа через полтора-два. Просто гляну — и все.

Ксюше не сиделось дома. Нет, прежде, еще до появления Хайда, она могла сутками из квартиры не выходить, особенно когда лето, жара… Ксюша занавешивала окна, защищая квартиру от солнца, и устраивалась на диване с книгой. Или же открывала альбом — рисовала она куда хуже Настьки, но ведь ей и не на выставку идти, а так, для души. Или включала сериал. Или еще какое-нибудь занятие находила. Но главное, что это пребывание в четырех стенах не было Ксюше в тягость.

А теперь…

Она уговаривала себя, что Игнат всецело прав: нельзя лишь из глупого упрямства пренебрегать безопасностью. Вот куда ее тянет?

Гулять!

Хайд — и тот нагулялся: лег посреди кухни, как шерстяной коврик, заняв почти все свободное пространство, и всем своим видом демонстрирует, что сегодня он до вечера не сделает ни шагу из дома. И Ксюше рекомендует пример с него взять.

А то носится хозяйка по квартире рыжим веником…

— Я просто не люблю, когда мною командуют, — не слишком-то уверенно заявила Ксюша. — И вообще… не готова я менять свою жизнь из-за какого-то сумасшедшего! Он ошибся… и поймет, что ошибся.

«Самоуспокоиться» у нее не получилось.

Ксюша вздохнула и заставила себя присесть. Она ведь собиралась заняться делом… в частности, просмотреть украденные — стыдно-то как! — на работе файлы. И вдруг в закромах чужих личных дел и тайн отыщется ключ к происходящему?

Нет, это неприлично — совать нос в чужую жизнь, но вот если самым краешком… исключительно в силу сложившихся обстоятельств. И, устроившись с ноутбуком на диванчике, Ксюша решительно открыла первый файл.

Стас.

Фотография четырехлетней давности, с тех пор Стас немного поправился и, как выражалась Виктория Павловна, заматерел. А на этой он — почти студент, немного нескладный, взъерошенный. И странно, что его больше нет. Был человек — и сгинул. Разве это справедливо?

Школа. Университет. Курсы повышения квалификации… стажировки… первое место работы… второе. А третьим стала их контора.

Краткое резюме, читать которое и неудобно, и интересно. Оказывается, Стас был очень честолюбив и не единожды заговаривал о создании филиала конторы, желая его возглавить. Но Алексей Петрович это честолюбие почему-то к его недостаткам отнес. А еще Стас, оказывается, привлекался за вождение в нетрезвом виде, правда, давно. И был склонен к авантюрам.

«Аморален, когда дело касалось его личных интересов…»

«Жесток, порою безотчетно…»

Как будто написано совсем о другом человеке, не о том, кого Ксюша знала. И правда, о Стасе ли тут речь?

Ксюша помотала головой, пытаясь избавиться от неприятного ощущения. Жесток? Ну… над Димкой он всегда подшучивал. И прежде шутки эти ей представлялись безобидными, но… а как с Димкиной точки зрения?