Как только воля его высокопревосходительства была оглашена, Тадаока Хосокава спешно позаботился о доставке потребных для строительства материалов и утвердил чертежи будущего замка, а главам всех кланов из окрестностей столицы было вменено в обязанность предоставить надлежащее число исполнителей — каменотёсов, плотников и прочих умельцев. Хидэёси собственной персоной не раз наведывался в Ёдо, дабы лично проследить за продвижением работ.

Замок Ёдо был закончен весной, с восходом третьей луны, — невеликая крепость, вполне подходившая по размеру для своей молодой хозяйки. Крепостные стены, конечно, не впечатляли высотой, укреплённую башню-тэнсю решено было не строить, а посему обычная главная башня не могла похвастаться неприступностью, однако же замок, защищённый с трёх сторон реками Ёдо, Кацурой и Кицу, а с четвёртой — бескрайними болотами, на которые глядели южные бойницы, был способен противостоять любому нашествию.

Едва ремесленники завершили внутреннюю отделку помещений, Тятя, пребывавшая на последних месяцах беременности, покинула Дзюракудаи и разместилась в Ёдо. В отличие от киотоского дворца, с вершины главной башни здесь открывался восхитительный вид. На севере высились горы Эйдзан и Атаго, в ясную погоду можно было разглядеть и вершину Хира; на западе взорам являла себя величественная Тэннодзан, а на юге, на излёте заболоченной равнины, шумевшей тростниками, возносила свой пик к небу Нандзан.

Именно там, в замке Ёдо, на двадцать седьмой день пятой луны Тятя дала жизнь сыну. Молитвы дамы Кёго-ку были услышаны.

Хидэёси себя не чуял от радости.

На церемонии седьмого дня новорождённый наследник был наречён Цурумацу, императорский двор прислал богатые дары и одежды для младенца, знатные воины и вельможи каждый день прибывали в замок Ёдо, чтобы лично поздравить молодую мать и вручить ей свои подношения по случаю благого события. Многие высокопоставленные жители столицы отправляли с нарочными подарки, среди которых оказалось внушительное число алых церемониальных хакама[75].

С поздравлениями не замедлил явиться и Удзисато. Тятя, ослабленная родами, ещё не вставала с постели, так что встретиться он с ней не смог, но передал свой подарок. Это был меч, который в клане Гамоо почитался семейным сокровищем и передавался из поколения в поколение, ибо, по преданию, был отлит из наконечника стрелы, каковой легендарный основатель рода убил гигантскую сколопендру, обитавшую в горах Оми. Тятя задумалась о значении этого подарка. Без сомнения, Удзисато хотел сказать, что ей надлежит взрастить великого воина, что в будущем Цурумацу должен сравняться в силе и свершениях с самим пращуром Гамоо. Лёжа на футо-не, она долго разглядывала сказочный меч, поднесённый тем самым человеком, который посоветовал ей родить ребёнка от Хидэёси.

Часто навещавший наложницу и сына в замке Ёдо кампаку взял за правило называть младенца Сутэ — «Подкидыш». Тятя терялась в догадках, кто ему внушил, что это странное прозвище отвадит от мальчика злых духов и обеспечит долгую и счастливую жизнь, но суеверный Хидэёси никогда не произносил истинного имени наследника, оглашённого на церемонии седьмого дня. Окружение кампаку последовало примеру своего властелина, и в конце концов Цурумацу для всего света превратился в Сутэ.

Спустя некоторое время произошло весьма печальное и совершенно неожиданное событие. На сотый день жизни, тринадцатого числа девятого месяца, Цурумацу оторвали от матери и увезли в Осакский замок. Тятя оказалась к этому не готова. Тяте и в голову не приходило, что нечто подобное может случиться с ней.

С того самого мгновения, когда её сыночка, разодетого в пух и прах, усадили в паланкин и понесли в дальние дали по Осакскому тракту, Тятя места себе не находила. Она днями напролёт бродила по замку с потерянным видом, с блуждающим взглядом, и даже вести, исправно поступавшие из Осаки, не могли её утешить. Император Гоёдзэй пожаловал малыша мечом-катана искусной работы, поклониться наследнику Хидэёси каждый день прибывают в Осаку десятки самураев — обо всём этом и о многом другом незамедлительно докладывалось Тяте, но материнское сердце не радовалось. В замке Едо, лишённая своего сыночка, Тятя впервые познала ревность. При мысли о Госпоже из Северных покоев в её душе закипал гнев, направленный против законной супруги Хидэёси, которой дарована безграничная власть, против женщины, которая сумела отнять у неё ребёнка.

В те времена Тятю начали называть Ёдо-гими — «дамой Ёдо» или «хозяйкой замка Ёдо». Хидэёси в приватных беседах продолжал обращаться к ней по имени, но на людях тоже предпочитал упоминать о своей наложнице как о даме Ёдо.

Сколько раз Тятю посещало горячее желание пасть ниц перед Хидэёси и умолять его вернуть ей сына! Однако память о словах Удзисато не позволяла несчастной матери поддаться этому искушению. Вышло так, что в тот же день, когда паланкин с её малышом исчез вдали на дороге к Осаке, она, пребывая в полной растерянности, спешно отправила гонца к Удзисато с вопросом, как ей быть и что делать. К кому ещё она могла воззвать о помощи, как не к человеку, который и посоветовал ей произвести на свет этого ребёнка?

Через три дня конная эстафета доставила ей послание Удзисато. «Ваш сын, — писал полководец, — останется вашим сыном, где бы он ни находился». У его высокопревосходительства кампаку большие планы на своего первенца. Она, Тятя, должна гордиться тем, что происходит с её мальчиком, и повиноваться решениям властелина.

Княжну его ответ разочаровал: то же самое мог ей сказать кто угодно, это было всеобщее мнение.

Тем не менее и на сей раз она последовала совету Удзисато. Ей не впервые приходилось полагаться на суждения молодого воина — она беседовала с ним перед свадьбой матери и после того, как узнала, что ей предстоит стать наложницей Хидэёси. Вывод о том, правильно ли она поступает, делать пока было рано, но Тяте казалось, что и теперь ей стоит прислушаться к Удзисато. Оставить его совет без внимания она не могла. Следуя тому, что говорил ей этот человек, дама Ёдо странным образом преисполнялась уверенности в своём будущем.

Прошло много времени, прежде чем Тятя оправилась от потрясения, связанного с тем, что у неё отобрали ребёнка. С осени до начала зимы она почти не выходила из своих покоев. Хидэёси, занятый государственными делами, разрывался между своим дворцом в Киото и Осакским замком, однако находил время остановиться по дороге в Ёдо. Его визиты всегда были неожиданными. И вдруг, в один прекрасный день, Тятя, к своему превеликому удивлению, поймала себя на том, что с нетерпением ждёт его появления. Как только ей объявляли о прибытии его высокопревосходительства кампаку, она вскакивала, даже если недомогание приковывало её к постели, спешила приодеться, набелить лицо и бежала навстречу старому самодержцу, который уничтожил её семью и подарил сына только для того, чтобы отобрать его на сотом дне жизни.

— Грустная ты какая-то в последнее время. По-моему, тебе не помешало бы немножко развеяться, скажем, проведать сестриц, — однажды предложил Тяте Хидэёси, пробудив в ней воспоминания о Когоо и Охацу.