В гуще многоликого, ощетинившегося мечами и пиками, сверкавшего доспехами войска Тятя разглядела удивительную фигуру. На великолепном боевом коне, победоносно выпятив грудь, сжимая в руке ротанговый лук, покрытый алым лаком, сидел воитель в устрашающем китайском шлеме, в доспехах, скреплённых кроваво-красным шнуром. Ей понадобилось немало времени, чтобы узнать в этом демоническом существе, в этом ярмарочном пугале самого Хидэёси. Из-под наводящего ужас шлема выбивались клочья накладной бороды, изменившей его лицо до неузнаваемости, но это точно был он. И даже его боевой конь в попоне, расшитой золотом и украшенной алыми кистями, повергал в трепет.

У Тяти перехватило дыхание. Она никак не ожидала увидеть Хидэёси, отправляющегося на битву в столь нелепом облачении. И не только она воззрилась на него, разинув рот, — вся толпа заворожённо замерла и тотчас разразилась безумными воплями, приветствуя главнокомандующего. Позади Хидэёси выступали верхом знатные воины, столь же величественные.

Тятя оставалась на скамье до тех пор, пока последний полк не исчез вдали на дороге в Ямасину. Никогда она с такой отчётливостью не понимала всю исключительность Хидэёси, его отличие от простых смертных, как в тот момент. Кому ещё могло прийти в голову превратить проводы на войну в народное гулянье? Разумеется, в этом было что-то смешное и нелепое, но в то же время его ребяческая выходка вызывала восхищение. Хидэёси хотел всех удивить, и ему это удалось. Кроме того, за этим парадным шествием угадывался тонкий расчёт — намерение показать всему миру, что ему, Хидэёси, принадлежит абсолютная власть и что он заставит мир с этим считаться.

Вспоминая лицо Хидэёси, полускрытое всклокоченной накладной бородой, Тятя понимала, что теперь ей уже не вырваться из-под власти старого воителя. Отныне ни один мужчина не сумеет покорить её сердце, потому что оно уже сдалось в плен лучшему из них — Хидэёси.

Она собиралась наведаться в Дзюракудаи, чтобы выразить своё почтение Госпоже из Северных покоев, а затем уже отправиться в Ёдо, но передумала и не стала наносить визит законной супруге его высокопревосходительства кампаку.

Когда замок Ёдо показался вдали, последние лучи заходящего солнца окрасили багрянцем заболоченную равнину. Тятя подумала о том, что Хидэёси, должно быть, уже в Оцу и мысли его в ближайшее время будут заняты только предстоящими сражениями, а не утехами с другими наложницами, поэтому в замок она вступила в самом безмятежном расположении духа.

В тот день в ней произошли решительные перемены, и она отдавала себе в этом отчёт. В эволюции чувств, которые с самого детства связывали её с Хидэёси, случился прорыв, и отныне день проводов войска останется важной датой в этой истории.

Отныне Тятя мысленно следовала, этап за этапом, от стоянки к стоянке, за наступающей армией по дороге на восток, представляя себе силуэт старого воителя на изменчивом фоне гор и вод. Советник Хидэнага, назначенный начальником стражи Киото на время отсутствия Хидэёси, каждый день посылал к даме Ёдо гонца с новостями о передвижениях войска. 10-го числа Хидэёси вошёл в Ёсиду, 18-го — в Сумпу, 23-го был в Киёмидэре, 26-го — в Ёсиваре, а 27-го уже добрался до замка Нумадзу. Вскоре подоспело сообщение о взятии замка Яманака в Хаконэ, принадлежавшего клану из лагеря Ходзё, и несколько дней спустя началась осада Одавары.

Тятя каждое утро заглядывала к Когоо, не теряя надежды выманить её на прогулку в замковые сады, чтобы немного развеять тоску, но Когоо упорно отказывалась.

Даме Ёдо ничего не оставалось, как признаться себе, что настроение сестры не улучшится, как ни старайся. Она понимала, сколь тяжело сейчас Когоо, разлучённой с мужем и дочерьми, знала, что такую печаль не утолить, и всё же, натыкаясь на её горящий ненавистью взгляд, чувствовала себя весьма неуютно.

— Ты сильно изменилась, Тятя, — сказала ей однажды Когоо. — Право, Охацу тоже немало удивилась бы, найдя тебя такой весёлой. Кто бы мог подумать, что тебе довелось пережить столько несчастий в прошлом.

Насмешка, прозвучавшая в этих словах, жестоко ранила Тятю, но она сделала вид, что ничего не заметила. Память о былых бедах действительно стёрлась в её сознании. Когда Тятя думала о замках Киёсу, Адзути или о Кита-носё, замерзающем в северных снегах, ей казалось странным, что некогда она жила в подобных местах. Теперь её удручали лишь два обстоятельства: отсутствие Хидэёси и разлука с сыном. Со вторым было легче смириться, она чувствовала в себе силы вынести эту разлуку — материнская любовь подсказывала ей, что так надо ради будущего Цурумацу, ибо наследника его высокопревосходительства кампаку не может воспитывать простая наложница.

В конце четвёртого месяца Тятя получила неожиданное послание из Дзюракудаи: Госпожа из Северных покоев изволила осведомиться, не согласится ли дама Ёдо отправиться в Одавару, дабы скрасить одиночество его высокопревосходительства Хидэёси в полевой ставке — осада твердыни Ходзё, судя по всему, затянется надолго. Дама Ёдо поспешила ответить утвердительно. Подобное распоряжение, исходящее не от самого Хидэёси, а от его законной супруги, не могло её не обидеть, однако Тятя усмирила гордыню, сказав себе, что Хидэёси наверняка лично выразил желание её увидеть и Госпожа из Северных покоев тут послужила всего лишь посредницей.

Через пару дней опять примчался гонец из Дзюракудаи. Госпожа из Северных покоев благодарила даму Ёдо за согласие и просила её подготовиться к отъезду, о дате которого ей сообщат позднее. И на этот раз не допускающий возражений тон послания не понравился Тяте, но она покорно выполнила указание Госпожи из Северных покоев, счастливая оттого, что скоро будет рядом с Хидэёси.

Посланник из Одавары приехал за ней в середине пятого месяца, и она с восемью прислужницами покинула замок Ёдо под охраной нескольких десятков самураев.

Когда процессия проезжала через Киото, посланник собрался было препроводить Тятю в Дзюракудаи, но та решительно воспротивилась:

— Я получила приказ незамедлительно явиться в Одавару, а посему не могу позволить себе задержаться в Киото.

В итоге вереница паланкинов в сопровождении всадников пересекла столицу без остановки и взяла курс на Яма-сину. Хидэёси разослал своих эмиссаров во все крепости на восточном тракте, и повсюду, где Тятя и её свита вставали на ночлег, они находили гонцов, готовых сорваться в путь, конных и пеших ратников в боевом облачении, так что вскоре процессия наложницы являла собой уже внушительное воинство. Везде даму Ёдо принимали с величайшим почтением, давали кров, а с рассветом носильщики её паланкина уже снова взбивали пыль на дороге.

В предгорье Хаконэ на тракте сразу стало как-то многолюдно и оживлённо, Тяте и её свите не раз пришлось уступать дорогу крупным вооружённым подразделениям на марше.

Обогнув гору Хаконэ, кортеж наложницы к вечеру прибыл наконец в лагерь Хидэёси в Юмото под проливным дождём. Лагерь был разбит на расстоянии всего одного ри от Одавары, но военной атмосферы там не ощущалось. Деревушку Юмото заполонили самураи, при этом среди них деловито сновали туда-сюда купцы, женщины, дети. Здесь и там высились новенькие казармы, мимо которых спешили куда-то пехотинцы и всадники; несколько отрядов, вымокших до нитки, пересекли деревушку, отправляясь на боевое задание, — вот и всё, больше никаких указаний на то, что совсем рядом пролегает линия фронта. Стайки ребятишек бойко вели торговлю на улочках, осаждая самураев, которые беззлобно отшучивались; принаряженные набелённые девицы предлагали сакэ, весело окликая проходивших строем ратников.