— Давай возьмем войну Тайро-Минамото, — продолжала о своем Ацухимэ. — Я знаю, что ты о ней уже много слышал. Во время этой войны некоторые самураи прибегали к помощи твоих знакомых — яма-буси. Они заказывали им подлое и тайное устранение самураев вражеского клана. Подобное достойно всяческого осуждения. Однако, по моему мнению, самураи, не готовые к проискам врагов, заслуживают не меньшего осуждения. И еще одно скажу: иногда, если ты не используешь недостойные приемы против своих врагов, ты можешь проиграть. Но вдруг твоя смерть принесет беду твоей родине? И вот к каким выводам я пришла, Алтём. Может быть, истина лежит не в безукоснительном следовании правилам и вообще не в самих правилах, а в том, во имя чего все делается!

— Да, так. Совершенно с тобой согласен, — деревянным голосом, голосом Буратины, проговорил Артем.

В ответ Ацухимэ подняла на него глаза и ослепительно улыбнулась.

Улыбка. Предназначается ему. Ацухимэ еще ни разу не одаривала его такой улыбкой.

А еще в ее глазах-агатах замерцали искорки. Их тоже Артем прежде не наблюдал.

Словно свежий ветер разогнал над головой тучи. «Нет, все же один из айсбергов, что разделял нас, кажется, растаял, — подумал Артем. — Вот только сколько этих айсбергов всего? И лишь бы эти искорки в глазах не пропали потом...»

Ласточка вьется.

Кувырок — и обратно летит.

Что-нибудь забыла?

Оиую

Две недели спустя в первой половине часа Змеи[48]в город Ицудо со стороны селения Касивадзаки вошли двое: мужчина в низко надвинутой и полностью закрывающей лицо шляпе-амигаса и женщина в дорожном наряде с сумкой за спиной. Из сумки торчал свернутый трубкой соломенный мат. За плечами мужчины покачивался в такт шагам плетеный короб, в котором, судя по тому, как браво и не горбясь вышагивал мужчина, великих тяжестей не было.

Они двинулись по улицам Ицудо. Мужчина впервые попал в Ицудо, но однажды уже рассматривал этот город издали, с горы. Как и тогда, сейчас он удивлялся, что в городе (и не просто в городе, а в главном городе провинции!), в самом что ни есть его центре можно увидеть огороды. Да что там огороды! Рисовые поля встречались в черте города! Гуси стаями гуляли по центру главного города провинции!

Единая застройка напрочь отсутствовала. В некоторых местах дома стояли так плотно друг к другу, словно пытались сдвинуть соседа вбок, а где-то, пока доковыляешь от дома до дома, десять раз можешь помереть от истощения сил.

Тротуаров, конечно, не было. Даже самых примитивных, скажем, сработанных из деревянных плашек. Но, на счастье путников, последний дождь прошел неделю назад, все лужи уже давным-давно высохли, и не приходилось шлепать по чавкающей грязи.

Правда, — подметил наблюдательный путник — в городе имелось некое подобие дренажной системы: повсюду взгляд натыкался на множество мелких канавок, впадающих в более глубокие и широкие канавы. Везде, где дороги пересекали эти канавы, были сооружены мостки. Так что во время ливней ноги, конечно, замочишь и обувку испачкаешь, но точно не утонешь.

Артем вспомнил, что и Москва времен какого-нибудь Алексея Михайловича, не говоря уже про Ивана Васильевича, представляла собой примерно то же самое. Лачуги соседствовали с боярскими хоромами, свиньи бегали по Красной площади, кругом была грязь и непролазность. Город лишь появляется, оформляется, ищет свое лицо...

— Подожди! — Мужчина коснулся руки своей спутницы. — Посмотри-ка туда! Висит у входа.

Он показал ей на дом по левую сторону, мимо которого они проходили. Сразу было видно, что это не просто дом, а какое-то заведение: дверь призывно открыта, на веранде стоит довольно много самой разной по размерам обуви, ступени крыльца чересчур затерты для простого жилого дома. Но не на обувь и не на дверь обратил внимание своей спутницы мужчина в амигаса. На другое обратил: слева от входа висела вертикальная полоса белой материи, на которой был нарисован черный квадратный контур. Один квадратный контур и более ничего.

— Квадрат, — сказала Ацухимэ. — И больше ничего. Так изображают Бьяку-Рю.

— Вот именно, — рассмеялся Артем. — А если принять во внимание, кто стоит перед входом и грызет яблоко, то могу сказать тебе со всей уверенностью: без Бьяку-Рю тут не обошлось... Ну-ка подойдем!

Коренастый и наголо бритый человек, увидев подходящую к нему пару, задержал на полпути ко рту руку с яблоком. Он прищурил сперва левый глаз, затем правый, наклонил голову влево, наклонил вправо...

— Не узнаешь, Сюнгаку? — Артем остановился прямо перед коренастым.

— Я думал: ты или не ты? Шляпа вроде та. А как услышал голос, перестал сомневаться. Точно ты! — Коренастый Сюнгаку выбросил яблоко и склонился в глубоком, преисполненном почтительности поклоне. — Здравствуй, господин Бьяку-Рю, и ты здравствуй, женщина Белого Дракона!

— Ого! — изумилась Ацухимэ, выглянув из-за плеча Артема. — Вот какого титула я удостоилась! Да-а... Пока не могу понять, приятно мне это слышать или нет.

— Ты на всю улицу не величай меня Белым Драконом. — Артем быстро огляделся. — Хотя бы на людях зови меня Ямамото.

— Хорошо, господин! — Сюнгаку еще раз поклонился. — Впрочем, после первого поклона он так до конца и не выпрямил спину.

— Это ведь игорное заведение, я угадал?

— Да, Ямамото-сан.

Еще один поклон. Да что ты будешь делать! Ему самому не надоело?

И вообще Артема весьма удивляла та чрезмерная почтительность, которую выказывал ему Сюнгаку. С чего бы? И почему-то обратился к нему «Белый Дракон». Причем на полном серьезе. Хм, непонятно, что нашло на бродячего циркача... Или теперь следует говорить «бывший циркач»? Да и вообще — к слову говоря и между прочим — откуда здесь взялся Сюнгаку и что он здесь делает?

— Где мы можем поговорить наедине, дружище Сюнгаку? — спросил Артем.

— Пойдем в мой домик, Ямамото-сан! Только... потерпи одно мгновение, господин. — И добавил с хитрой ухмылкой: — Я же не самурай Иширо!

После это циркач сорвался с места, добежал до угла дома, перегнулся через примыкающую к дому невысокую каменную ограду и грозно рявкнул (Артем аж вздрогнул от неожиданности):

— Иса! Бегом ко входу! Заменишь меня!

Таинственного Иса увидеть не удалось — видимо, тот шел ко входу через дом, а Сюнгаку повел Артема и Ацухимэ через калитку в ограде. На той стороне двора в окружении кустов горного персика ямамомо и вишневых деревьев стоял небольшой, размером с русскую баню, домик. Сюнгаку откинул перед Артемом и Ацухимэ шуршащий, сделанный из тростника полог.

— Госпожа пойдет с нами? Она могла бы подождать во дворе, на скамье у колодца.

— Нет, Сюнгаку. — Артем похлопал циркача по плечу. — Госпожа пойдет с нами. Сразу запомни и усвой — госпожа имеет равный моему голос в мужском разговоре.