Танцуя рядом с Норой, он еще сильнее сознавал свои несовершенства. Сама она двигалась с непринужденной грацией, явно не чувствуя никаких помех между своим телом и музыкой. К счастью, неумение Кевина ее ничуть не смущало. Большую часть времени она будто вовсе его не замечала – голова опущена, лицо частично скрыто за колышущейся занавесью темных глянцевых волос, гладких, как поверхность темного водоема. В те редкие мгновения, когда их взгляды встречались, она одаривала его милой удивленной улыбкой, словно совершенно не помнила о его существовании.

Диджей ставил песни «Love Shack»[64], «Brick House»[65], композиции из альбома «Sex Machine»[66], и Нора почти все их знала наизусть. Она покачивала плечами и кружилась, скинув туфли, стала танцевать босой на деревянном полу. Самозабвение, с каким она танцевала, было тем более поразительно, что она наверняка знала, сколь пристально за ней наблюдают. Кевин и на себе чувствовал всеобщее внимание, словно он случайно ступил в ослепительно яркий луч прожектора. Это внимание не оскорбительно, думал Кевин, – взгляды на них бросали украдкой, как бы нехотя – ничего не могли с собой поделать, – но они с Норой постоянно находились под наблюдением окружающих, и оттого он тушевался все больше и больше. Со смущенной улыбкой он огляделся, словно извиняясь за свою неуклюжесть перед всеми, кто был на дискотеке.

Они протанцевали семь песен подряд, но, когда Кевин предложил Норе сделать перерыв – сам он был не прочь передохнуть, – она мотнула головой. Лицо ее блестело от пота, глаза сверкали.

– Давайте еще потанцуем.

После двух убойных песен – «I Will Survive»[67]и «Turn the Beat Around»[68]– он едва мог перевести дух. К счастью, после них зазвучала «Surfer Girl»[69]– первая медленная композиция с начала танцев. Когда раздались ее первые аккорды, наступил неловкий момент, но Нора, в ответ на вопросительный взгляд Кевина, шагнула к нему и обвила руками его шею. Он обнял ее, положив одну свою ладонь ей на плечо, другую – на талию. Она уронила голову ему на грудь, танцуя с ним, как на выпускном балу.

Кевин сделал маленький шажок вперед, потом – в сторону, вдыхая запах ее пота, смешанный с ароматом шампуня. Нора позволяла себя вести, всем телом прижимаясь к нему во время танца. Он ощущал жар ее кожи сквозь тонкую материю платья. Она что-то пробормотала, но ее слова запутались в вороте его рубашки.

– Извините, – сказал Кевин. – Не расслышал. Нора подняла голову и тихим мечтательным голосом повторила:

– На моей улице жуткая рытвина. Когда вы ее залатаете?

На вокзале Том нервничал. Он бы предпочел, чтобы они, как и прежде, путешествовали автостопом, держались проселочных дорог, на ночь ставили палатку в лесу, экономили деньги, тратя их только в случае крайней необходимости. Так они добирались из Сан-Франциско до Денвера, но потом Кристине это надоело. Она считала, что негоже ей лебезить и рассыпаться в благодарностях перед людьми, которые даже не понимают, что это им выпала большая честь сыграть даже столь малюсенькую роль в ее судьбе, перед людьми, которые вели себя так, будто это они оказывают им услугу, подвозя парочку немытых босоногих ребят, подобранных на дороге бог знает в какой глуши, хотя прямо Кристина ему этого не говорила.

До Дня благодарения оставалось всего ничего, пара дней – Том совершенно забыл про праздник, который когда-то был одним из самых его любимых, – и в зале ожидания ступить было негде. Всюду пассажиры, багаж, не говоря уже про полицейских и солдат, которых здесь почему-то было немыслимое количество. Кристина высмотрела свободное местечко – всего одно в среднем ряду – и кинулась к нему, пока никто не занял. Том поплелся следом, сгибаясь под тяжестью туго набитого рюкзака, напоминая себе, что в первую очередь должен заботиться о ее нуждах.

Скинув со спины свою громоздкую ношу – в рюкзаке находились как ее, так и его вещи, плюс палатка и спальный мешок, – он устроился у ног Кристины, будто преданный пес, повернувшись так, чтобы избежать зрительного контакта с компанией солдат, в полевой форме и берцах, сидевших прямо напротив них. Двое из них дремали, один писал эсэмэски, а вот четвертый – худощавый рыжеволосый тип с покрасневшими, как у кролика, глазами, – смотрел на Кристину. Так пристально, что Том занервничал.

Как раз этого он и боялся. Она была настолько очаровательна, что, как магнит, притягивала к себе взгляды, – даже одетая в грязное хипповское тряпье, в вязаной детской шапочке, с нарисованной на лбу огромной сине-оранжевой мишенью. Со дня ареста мистера Гилкреста прошло больше месяца, и скандальная история начала забываться, но, Том понимал, что наверняка найдется какой-нибудь навязчивый тип, который узнает в Кристине одну из сбежавших невест. Это только дело времени.

Взгляд солдата скользнул по Тому. Тот пытался игнорировать его, но парню явно было нечем заняться, кроме как сидеть и глазеть. В конце концов Тому ничего не осталось, как повернуться и встретиться с ним взглядом.

– Эй, Свинтус, – обратился к нему солдат. Судя по нашивке на его кармане, его фамилия была ХЕННИНГ. – Твоя подружка?

– Мы просто друзья, – нехотя ответил Том.

– Как ее зовут?

– Дженнифер.

– Куда едете?

– В Омаху.

– О, я тоже. – Хеннинг, казалось, обрадовался такому совпадению. – В увольнительную на две недели. Отмечу с семьей День благодарения.

Том сдержанно кивнул, намекая, что он не в настроении знакомиться и общаться с кем бы то ни было, но Хеннинг его не понял.

– И что же привело вас в Небраску?

– Мы здесь проездом.