«Не звони, – предостерег внутренний голос. – Не надо. Во всяком случае, не сегодня».

Но кто же слушает внутренние голоса, кроме, конечно, шизофреников? Правильно, никто. А как тогда распознать знаки судьбы? Или, допустим, отличить их от маниакально-депрессивного психоза?

И Соня, не мудрствуя лукаво, уже нажала было кнопку воспроизведения, как телефон зазвонил снова. «Маша» вновь высветилось на дисплее. «Вот ведь как соскучился», – улыбнулась Соня.

– Ну, здравствуй, Софья Образцова! – весело забасил майор Шарафутдинов. – Ты чего трубку не берешь? Сдержала свое обещание?

– Это какое же?

– Скучать, пока я буду в командировке.

– «Ну мало ли что обещает пьяная женщина, – сказала мышка и юркнула в норку». Помнишь такой анекдот?

– Ты мне зубы не заговаривай. Отвечай как на духу! Скучала?

– А тебе это важно?

– Да, – серьезно подтвердил майор. – Мне это важно. Очень.

«Не надо было звонить, – испугалась Соня. – Но ведь это он сам позвонил. А я ответила. Зачем?»

А вслух сказала:

– Ты ведь и сам знаешь…

– А озвучить тебе трудно…

– Я на работе, – понизила она голос. – Здесь полно покупателей.

– Правда? – удивился майор. – А что, у нас начался бум с мобильными телефонами?

– Рафик…

– Ну ладно, ладно! Я приглашаю вас в театр, Софья Образцова. Вы любите бардовскую песню? Бард, если вы, конечно, не знаете, это не от слова «бардак» и даже не от слова «бордель». Это такие неприкаянные дядьки и тетки, которые по ночам поют у костров собственные песни.

– Так ты приглашаешь меня посидеть у костра? – засмеялась Соня.

– Встречаемся у театра «Эрмитаж» в половине седьмого. Форма одежды рабочая. Сможешь отпроситься?

– Попробую. А кто поет?

– Кто поет, не знаю, надеюсь, что сам автор. А спектакль называется «Бесконечное Ким-танго».

Кима Соня любила. Вернее, его стихи и песни. И с удовольствием предвкушала, как откинется в мягком, удобном кресле и в тишине и сумраке зала насладится откровениями чужой, но родственной души под дивный перебор гитарных струн.

…Свет в зале погас, а вместе с ним и надежды на лирический вечер. На сцене рвались петарды, сверкали бенгальские огни, надрывно кричали пьяные плохо одетые люди, скакал и с грохотом падал на доски и вовсе обнаженный мужчина, кружились в пестром вихре танцоры, а по рядам разносили водку в огромной старинной бутыли и сало с хлебом. И Соне казалось, будто она попала на утренник в сумасшедшем доме.

– Не надо! – пели на разные голоса герои.

– Я умоляю вас, не надо! – жалобно вторили им героини, видимо, тоже потрясенные вольной интерпретацией творчества маститого барда.

– Давай уйдем, – наклонился к ней Рафик, явно затосковавший от фантасмагории красок, звуков и метаний.

Но Соня уже втянулась в безумное действо, проникнутое легкой печалью, и уходить не хотела, досмотрев до конца. И вместе с поднявшимся залом рукоплескала трижды выходившим на поклон актерам.

Они спустились в фойе в том приподнятом настроении, которое неизбежно охватывает зрителя после спектакля.

– И почему мы так редко ходим в театр? – подивилась Соня.

– Мы с тобой? – уточнил Рафик.

– Мы, люди.

– «Люди, львы, орлы и куропатки», – неожиданно изрек майор Шарафутдинов строчку, всплывшую из самых глубин подсознания, видимо, под воздействием волшебной силы искусства.

– Ого! – развеселилась Соня. – Вот это эрудиция! А я думала, ты только протоколы читаешь.

– Неужели у меня настолько дегенеративное лицо? – обиделся майор.

– О нет, – успокоила Соня. – На твоем лице просто написано, что ты достойный сын самой читающей страны в мире.

– А ты уверена, что у нас до сих пор самая читающая?

– Конечно, – засмеялась она. – Ты, наверное, давно в газету не заглядывал.

– А что нынче пишут в газетах?

– Ну, например, удивляют публику разными смешными законами.

– Это какими же? О защите прав потребителя? О выборах депутатов Государственной думы? О пенсионном обеспечении?

– Это, конечно, смешно, – согласилась Соня. – Но кое-где пошли еще дальше. Я сегодня прочитала, в Америке в некоторых штатах гражданам и старушкам категорически запрещается поить рыбок в аквариумах спиртными напитками, управлять машиной с завязанными глазами, а замужним женщинам вставлять себе зубы без письменного разрешения мужа.

– Куда? – изумился майор Шарафутдинов.

– Ну как куда? – повернулась к нему Соня. – Ах ты!..

Он хохотал так искренне, по-мальчишески, и до того был хорош – большой, сильный, красивый, что Соня не удержалась и горячо поцеловала его в губы. И он ощутил эту ее страстность и на мгновение крепко прижал к груди. И… собственно говоря, на этом старая жизнь закончилась и началась новая. Другая.

К горлу подступила тошнота, и Гуля бросилась в ванную. А очнулась на полу в коридоре и не сразу поняла, как здесь оказалась, и не сразу вспомнила, что случилось. Она села, потирая ушибленную голову. Справа от затылка наливалась болью гематома, в ушах звенело, а в груди росла пустота и, словно огромная черная дыра, затягивала в себя прежнюю счастливую жизнь со всеми ее удачами и разочарованиями, планами и надеждами, радостями и бедами, такими теперь смешными и понятными. И так вдруг стало страшно, так больно и безысходно, что Гуля беззвучно закричала, прижимая к груди руки, будто пыталась удержать ускользающее счастье, покой и безмятежность. Но они неумолимо утекали сквозь пальцы, оставляя лишь горечь утраты.

Из ступора ее вывел скрежет ключа в замочной скважине. Значит, мать привела из садика Рушану. Маленькая Наиля спала в своей кроватке. Сколько же она здесь сидит? Час? Два? Или пару минут? А может, целую вечность? Надо бы подняться, не пугать ни мать, ни дочку, но не было сил. Да и какая, собственно, теперь разница?..

– Мамуля! – опешила девочка. – Ты что здесь делаешь?!

Она скинула шубку бабушке на руки и кинулась к матери, чуть не опрокинув ее на пол. Гуля ухватилась за дочку, как за соломинку, и притиснула крепко-крепко, заполняя зиявшую в груди черную пустоту родным теплым тельцем.

– Пойдем, пойдем! – вырывалась Рушана. – Я прочитаю вам стихи. Мы сегодня в саду учили для утренника. Бабуля еще тоже не слышала. Всю дорогу уговаривала меня рассказать, но я не уговорилась.

Она потащила мать в комнату и усадила на диван. Бабушка Фаина двинулась следом.

Рушана вышла на середину комнаты, лукаво улыбнулась и с выражением прочитала:

Плачет киска в коридоре,

У нее большое горе —