Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Злые люди бедной киске
Не дают украсть сосиски.
Чтоб у нашей кошки
Не замерзли ножки,
Мы сошьем ей тапочки
На четыре лапочки.
– Мамулечка, купи мне кошечку! – без перехода заныла она. – У всех в садике есть, только у нас нету.
Гуля отрицательно покачала головой.
– Ну почему? Почему ты не хочешь? – опечалилась девочка, но тут же нашла достойную альтернативу: – Тогда хоть роди мне еще сестричку! Или братика!
– Нет, – злобно усмехнулась Гуля. – Вот этот номер уж точно не пройдет!
– Бабуля, а может, ты родишь мне новую сестричку, если мама не хочет?
– Сначала переоденься и вымой руки, а потом мы с тобой поговорим.
Фаина дождалась, когда внучка выйдет из комнаты, и повернулась к дочери:
– Ну, выкладывай, что случилось?
Однако в комнате опять нарисовалась Рушана и многозначительно заявила:
– Мамочка, мамочка! Вы с бабулей не хочете купить мне кошечку и крадете мою улыбку, вот!
– Это ты сама придумала? Про улыбку? – умилилась Фаина.
– Нет, – честно призналась девочка. – Это придумал Георгий Андреев. Мой друг. Он еще стих про кошку переделал. Знаете как? «Злые люди бедной киске не дают надраться виски!» Здорово?
– Это уж не из сто ли пятьдесят седьмой квартиры?
– Да, – испугалась Рушана. – А ты не будешь ябедничать его маме?
– Хочешь, отведу тебя к ним в гости?
– Хочу! – обрадовалась она. – Только возьму с собой Барби.
– Что же ты, в куклы с ним играть будешь? Он же мальчик, ему неинтересно.
– Тогда пазлы про Незнайку…
Когда Фаина вернулась, Гуля рассказала ей про телефонный звонок.
– Во-первых, это может быть чья-то злая шутка, – предположила мать.
– А во-вторых, это может быть правда.
– А что изменится, если это правда? – вскипела Фаина. – Или Раф такой уж замечательный муж и отец? Чем он еще присутствует в вашей жизни, кроме отметки в паспорте и копеечной зарплаты? Ты хоть помнишь, как он выглядит? Когда он спал с тобой в последний раз? Может, вы куда-то ходите вместе? Или он помогает тебе по дому? Занимается дочерьми? Где он вообще шатается по ночам? Искореняет преступность? Томится в засадах?
– Ты его не любишь.
– А за что мне его любить?! Где он?! Ау!
– Разве любят за что-то? Любят просто так. Это ненависть имеет свои причины.
– Считай, что они у тебя появились.
– Но ведь ты сама говорила, что это может быть чья-то злая шутка?
– Ну, так давай проверим! Какие вопросы? Пойдем к театру и убедимся, шутка это или реальность.
– А если это окажется правдой?
– Лучше уж знать правду. Все равно ведь теперь изведешься на пустом месте.
– Но с этой правдой придется что-то делать.
– Вот тогда и подумаем, что с ней делать…
Они стояли за стеклянными дверями фойе, глядя на толпу, штурмующую гардероб. И Гуля начала уже успокаиваться, когда увидела их – Рафа под ручку с незнакомой молодой женщиной. И сердце, дрожавшее до этого, как овечий хвост, вдруг забилось тяжело и больно, словно молот, сокрушая, разбивая вдребезги ее жизнь. Она хотела убежать и не могла стронуться с места. Стояла и смотрела сквозь пелену подступающих слез, как они идут и болтают, склоняясь друг к другу, как льнет к нему эта чужая женщина и как он смотрит на нее – Раф, ее муж.
И вдруг она, эта чужая, поцеловала его, горячо, прямо в губы, и Раф на мгновение прижал ее к груди. И Гуля ощутила всю силу захлестнувшей их страсти. И темная эта сила, подхватив ее, понесла прочь от страшного места. Но мать, поймав за руку, втащила ее в фойе и, прикрываясь дочерью, словно щитом, заголосила:
– Ах ты, сучка ты рваная! Ты что ж это делаешь?! Люди добрые! Поглядите! При живой жене к мужику в штаны лезет!
И Гуля зажмурилась, чтобы не видеть собравшейся вокруг толпы, довольной неожиданным продолжением шумного спектакля. И потрясенного лица Рафа, инстинктивно прикрывшего собой свою спутницу. И рванулась, чтобы убежать, но мать держала крепко. И закрыла ладонями уши, чтобы не слышать, но слышала каждое слово:
– Я твои лохмы повыдергаю! Зенки твои бесстыжие повыцарапаю!
И Раф уже тащил их куда-то, за шкирку, как нашкодивших котят, а мать все кричала, выворачивая шею:
– Берегись, проклятая тварь! Я тебя со дна морского достану! Я тебе биографию испорчу, а заодно и рожу твою поганую! Неповадно будет отцов красть у маленьких девочек! Отольются тебе сиротские слезки…
Поначалу Соня не поняла, что златозубая яростная женщина нападает именно на нее. А осознав, обратилась в соляной столб – замерла от ужаса. Лица окруживших их людей – любопытные, злорадные, сочувствующие – слились в сплошное расплывшееся пятно.
– Извини, – бросил Раф и кинулся к беснующейся тетке, тесня ее к выходу.
Но та рвалась из-за его плеча, и Соня до одури, до нервного паралича боялась, что вот сейчас вырвется и вцепится в волосы, повалит на пол на потеху толпе.
Однажды ей приснился страшный сон, будто в людном месте она вдруг оказалась абсолютно голой. Никто не обращал на нее никакого внимания. А она металась в поисках укромного уголка, изнемогая от ужаса и стыда и не понимая, недоумевая, как могла оказаться в такой нелепой, такой чудовищной ситуации. Может, она и сейчас спит?..
Крики, удаляясь, затихли, фойе почти опустело, и Соня наконец сдвинулась с места – направилась к гардеробу. И вдруг остановилась, сраженная новой догадкой.
– Ну, что же вы? – поторопила гардеробщица. – Давайте свой номерок. Не ночевать же здесь из-за вас!
Соня пошарила по карманам, порылась в сумке и даже вытряхнула ее содержимое на прилавок, хотя уже знала, что номерка у нее нет, и даже зрительно вспомнила, как опустил его в свой карман майор Шарафутдинов.
– Кажется, я номерок потеряла…
– Вот еще беда-то! – раздражилась гардеробщица. – Все не слава Богу! Ну, ждите теперь, какое останется, потом будем акт составлять.
В другое время Соня не преминула бы насмешливо поинтересоваться словами зощенковского героя: «А вдруг да дрянь останется?» Она и сейчас их вспомнила и даже горестно усмехнулась, но вслух сказала:
– Так уже, собственно, ничего и не осталось. – И кивнула на две куртки, сиротливо висевшие на пустой вешалке.
Гардеробщица окинула их красноречивым взглядом.
– А откуда я знаю, какая ваша?
– По-моему, это очевидно, – удивилась Соня.
– «Очеви-идно», – передразнила та и, не глядя на Соню, многозначительно бросила: – Больно падкие все на чужое. – Видимо, проецируя на нее ответственность за свою личную, неизжитую драму.