Где Росомаха подцепила Тапира – история умалчивает. Но впилась она в него крепко. Холостой москвич с отдельной квартирой, хорошей машиной и приличной зарплатой – что еще нужно маленькой провинциальной охотнице, чтобы подняться на первую ступеньку столичного Олимпа?

Впрочем, «маленькая охотница» – это всего лишь фигура речи. Росомаха была большая – пышноволосая, широкоплечая, крутозадая, длинноногая и громкоголосая. Полная противоположность плешивому коротышке Тапиру. Так что, может, это он сам ее подцепил. Снял на Тверской и уже не сумел расстаться с таким изобилием. (Интересно, как они совокупляются, если дама на две головы выше?)

Впрочем, Росомаха обладала природной сообразительностью, благоприобретенной изворотливостью и, между прочим, дружила со стервозной секретаршей Гусева. Возможно, они выросли в одном кишлаке. Но это так, к слову. Для самоуспокоения – она меня язвит, а я ей кукиш в кармане показываю и чувствую себя отмщенной.

Ну, а уж коротышка Тапир и вовсе был умен, как сто китайцев. Здесь к тому же уместно вспомнить о бытующем в народе поверье, будто маленький мужчина оттого и мал, что весь в корень пошел. Хотя в случае с Тапиром сие была тайна, покрытая мраком для дружного коллектива, кроме, естественно, Росомахи. Зато о наличии у него недюжинного ума знали все поголовно. Так что надевать кольцо на палец возлюбленной Тапир не торопился, хотя и рисковал потерять ее навек, поскольку, во-первых, девушку могли увести прямо из стойла, а во-вторых, томимая бесплодными ожиданиями, она и сама не преминула бы пасть на грудь любого более сговорчивого москвича, дабы корнями прорасти в благодатной столичной почве. (Кстати, интересная ассоциация – ведь именно так они здесь и прорастают, маленькие провинциальные охотницы, – «корнями».)

Скорее всего умный Тапир здраво рассудил, что в любом случае не застрахован ни от первого, ни от второго. А посему держал свою пассию на длинной дистанции, прекрасно понимая, что стоит только дать слабину, как она тут же плотно сядет ему на шею и натянет поводья. Хотя использовал ее при этом и в хвост и в гриву. (Речь, понятное дело, идет о производственной необходимости, а не о каких-то там немыслимых извращениях, упаси Господи. Хотя, конечно, кто ж его знает…)

Естественно, в смысле блестящих идей и особых озарений проку от Росомахи было немного, а точнее сказать, мало. Ей вряд ли удалось бы придумать оригинальный слоган, написать толковый отчет, разработать дельную концепцию, организовать тематическую презентацию или корпоративную вечеринку. Зато блистать на этих самых вечеринках, подносить призы и подарки, подиумной походкой скользить за важно шествующим Тапиром, сопровождать его на совещаниях и встречах, глубокомысленно чирикая в блокнотике разные каракульки, выполнять всевозможные поручения руководства, в том числе и деликатные, развозить приглашения особо значимым гостям – всего и не перечислить. Так что даром Росомаха свой хлеб не ела – отрабатывала.

– Она, конечно, та еще кошелка, – сказал Бутон, размешивая в огненном эспрессо четыре ложечки сахара. – Но лучше с ней не связываться. Себе дороже.

«Господи, – с тоской подумала Соня, – неужели здесь начинается то же, что и в редакции?»

И ведь угадала. Ну просто как в воду глядела.

А в Сониной коммуналке вновь закипали нешуточные страсти.

Умерла тихая пьяница Анна Владимировна. Бог прибрал ее ночью, во сне – даровал легкую смерть, видимо, рассудив, что в своей призрачной жизни она хлебнула уже достаточно лиха, выпила чашу страданий как в прямом, так и в переносном смысле.

Обнаружила утрату вездесущая Фросечка. Анна Владимировна в своей отрешенности дверей в комнату не запирала. И соседка, томимая то ли любопытством, то ли дурным предчувствием, заглянула к ней раз, другой, а на третий забила тревогу.

Тело вывезли и даже в комнату дверей не закрыли, будто и не было Анны Владимировны.

Освободившаяся жилплощадь всколыхнула задремавшую было жажду собственности, и Красновы с Валентиной одновременно рванули в жилищный отдел управы с заявлением о передаче им освободившегося помещения. Где и столкнулись, дрожа от злости.

А из управы вышли единомышленниками, объединенными жгучей классовой ненавистью. Ибо узнали, что эти тихушники, эти гнусные ненасытные сволочи – потомки инженера Копнова – давно уже заключили с родственниками усопшей договор купли-продажи с отлагательным условием – Анна Владимировна живет в своей комнате, пока не окочурится.

– Так они ее и пришили, вот что я вам скажу! – разорялся на кухне разочарованный Васятка. – Кому она мешала, кроме этих жлобов?! Еще надо выяснить, откудова у них такие деньжищи! Училка сраная! Въебенематику в школе преподает! Так на ее зарплату говна сушеного не купишь, не то что комнату в коммуналке!

Но после драки кулаками не машут, и обойденным судьбой претендентам оставалось только в бессильной ярости наблюдать, как объект их вожделений освобождают от старой мебели и ремонтируют.

В итоге юдоль неизбывной печали обратилась в шумное обиталище мальчишек – праправнуков инженера Копнова, а страсти разгорелись с новой силой.

– А чем ихние щенки меня лучше?! – бушевал Васятка. – Я еще сам молодой, и пестик пока не отвянул. А на хрен он мне нужен, ежели в головах бабка кряхтит, а сбоку Витек кувыркается? Вона они докувыркались уже до пуза, бляха-муха. А малец родится – начнет ссать наперегонки с бабкой. А что нам теперь с Валентиной? Крест на себе поставить и противогазы надеть? Или сразу веревку на шею?! – Голос его взлетел в заоблачную высь и истерически зазвенел: – Для кого ж я, бляха-муха, всю жизнь горбатился?!

– Ты чего разорался-то?! – ворвалась на кухню взбешенная Валентина. – Когда это ты горбатился? Вшей по тюрьмам давил? Чё ж ты в управе-то язык в задницу засунул? А тут, глядите на него, права на кухне качает! Язык, что помело, а толку чуть. Пестик у него не отвял! Да он у тебя еще и не распускался!

– Да?

– Да!

– Да?!

– Да!!!

– Ну ладно, – зловеще сказал Васятка. – Я тогда по-другому сыграю…

В кухонных баталиях Соня не участвовала. Тут бы со своими проблемами разобраться. Но спасибо Фросечке, знала обо всем досконально, как говорится, держала руку на пульсе. Пульс бился горячо и мощно, сотрясая весь организм.

Когда что-то случалось, соседка ждала ее в коридоре, изнемогая от нетерпения.

– Соня! – кидалась она прямо к порогу. – Что я тебе скажу-то!

Но на сей раз дело касалось непосредственно Фросечки, во всяком случае, одной из своих многочисленных граней.

Оказывается, давно освободившаяся комната беспечного Кости Старикова все это время пустовала не потому что, как считалось в их квартире, прописанный там новый жилец не торопился по непонятным причинам туда вселяться, а потому что неизвестно какими путями изначально была передана предприимчивым потомкам инженера Копнова. И Фросечка об этом знала. Но, будучи почти что членом семьи, тайну хранила свято. Даже от Сони, которой в общем-то было в высшей степени наплевать и на саму комнату, и на ее обитателей, и на кипевшие вокруг нее страсти. Но чего же гусей дразнить?