После этих слов Саладин совещался с эмирами, которые подали голос в пользу сдачи на условиях. «Христиане, — говорили они, — должны выйти из города пешими и не уносить с собой ничего, не показав нам. Мы будем рассматривать их как своих пленников, и пусть они выкупаются за определенную цену». Саладин совершенно согласился с этим. Было условлено с христианами, что каждый горожанин, бедный или богатый, заплатит за себя 10 золотых монет, женщины — пять и дети обоего пола — две. Сроком уплаты этой дани назначили 40 дней. После же того все, не взнесшие деньги, будут обращены в рабов. Но заплатив дань, каждый получает свободу и может идти куда пожелает. Относительно бедных жителей города, число которых было определено приблизительно до 18 тысяч, Балиан обязался внести за них 30 тысяч золотых монет. После заключения таких условий святой город открыл свои ворота, и мусульманское знамя водрузилось на его стенах. Все это происходило 24 реджеба (начало октября 1187 г.)» (значит, осада Иерусалима продолжалась всего 4 дня).

Вслед за тем Саладин вступил с войсками в Иерусалим. «Этот день, — говорит Имад ад-Дин, — был днем торжества для мусульман. Султан приказал устроить за городом палатку для принятия поздравлений от вельмож, эмиров, софи и законников. Сам он восседал скромно, но сохраняя всю важность; радость блистала на его лице, ибо он надеялся снискать великую славу за овладение святым городом. Двери его ставки были открыты для всех, и он оказывал при этом великую щедрость. Около него стояли чтецы и произносили правила закона; поэты пели свои стихи и гимны. Повсюду читали манифест, объявлявший о таком счастливом событии; трубы звучали; глаза всех были наполнены слезами радости; сердце каждого в уничижении приписывало успехи Аллаху; все уста славословили Бога».

Люди ученые и набожные толпами стекались из соседних стран, чтобы быть свидетелями взятия Иерусалима. Все эти правоверные выражали свою радость каждый по-своему. Историк Эмадеддин, находившийся в Дамаске по болезни, рассказывает, что он при первом известии об осаде Иерусалима вдруг почувствовал себя здоровым и поспешил туда, чтобы разделить всеобщую радость. Он прибыл на следующий день после сдачи. Так как он славился красноречием, то его друзья толпились около него с просьбой написать им письма, которые они желали отправить родственникам и приятелям. В один первый день он написал 70 таких писем. Обстоятельство, особенно возбуждавшее энтузиазм мусульман, по свидетельству самих арабских писателей, состояло в том, что день взятия Иерусалима был именно тот самый день, когда, по всеобщему верованию, Магомет чудесно поднялся на небо, сопровождаемый ангелом Гавриилом…

В числе удалившихся из города был также и патриарх; он уносил с собой все золотые и серебряные украшения с Гроба Господня. Видя то, говорит султану: «Тут будет вещей больше чем на 200 тысяч золотых монет: мы обеспечили христианам их собственность, но не украшения церквей». — «Пусть, — отвечал султан, — иначе они обвинят нас в вероломстве; они действуют не по договору, но за то мы вынудим их восхвалять кротость нашей религии».

Вследствие того с патриарха, как и со всех других, взяли 10 золотых монет. Христиане, имевшие чем заплатить, выходили друг за другом из города. Ибн-Алатир жалуется при этом на жадность эмиров и лиц им подведомственных, которые, вместо того чтобы представить эти деньги султану, укрыли часть их в свою пользу. «Если бы они оставались верными долгу, — говорит историк, — то казна была бы полна. В городе считали христиан, способных носить оружие, до 60 тысяч, кроме женщин и детей. Действительно, город был велик и население его увеличилось еще жителями Аскалона, Рамлы и других соседних мест. Толпы наводняли улицы и церкви, едва можно было отыскать себе место. Доказательством такой многочисленности служит то, что весьма многие заплатили дань и получили свободу. Вместе с ними удалились 18 тысяч бедных, за которых Балиан внес 30 тысяч золотых; и несмотря на то, оставалось 16 тысяч христиан, которые по неимению чем выкупиться были обращены в рабство. Этот факт я заимствую из официальных списков, которые не оставляют никакого сомнения. Присоедините к тому большое число жителей, ушедших обманом, не заплатив дани: одни тайно спустились по веревке со стен; другие купили себе мусульманские одежды и вышли без всякой дани. Наконец, некоторые из эмиров объявили многих христиан своей собственностью (то есть жителями принадлежавших им поместий) и взяли их выкуп в свою пользу. Одним словом, в казну попала самая ничтожная часть дани…»

Христиане, удаляясь, имели право идти куда угодно: одни отправились в Антиохию и Триполи, другие — в Тир; некоторые же пошли в Египет, чтобы в Александрии сесть на суда и отплыть на запад. По свидетельству историка «Александрийских патриархов», Саладин обнаружил при этом случае большое великодушие. Он дал удалившимся конвой с целью охранять их на пути; те же, которые в числе 500 отправились через Александрию, были освобождены от всех расходов. Так как в Александрии не нашлось в то время корабля, готового к отплытию, то они ждали целых шесть месяцев. Саладин приказал доставлять им все нужное и заплатил даже за дорогу, чтобы, как он говорил, они остались им довольны. По его же приказанию правитель Александрии и его чиновники оказывали им всевозможное внимание до самого отъезда.

Относительно христиан, оставшихся в Иерусалиме, особенно греческого исповедания, которых вовсе не беспокоили, мы читаем у Имад ад-Дина, что они сохранили свое имущество под условием взноса ежегодной дани сверх общего выкупа. Только четыре латинских священника получили право оставаться для служения в храме Гроба Господня, не платя притом никакой дани. «Некоторые из ревностных мусульман, — говорит Имад ад-Дин, — советовали Саладину разрушить храм, полагая, что если Гробница Мессии будет истреблена и плуг пройдет по тому месту, где стоял храм, то христиане лишатся предлога к пилигримству; но другие предпочитали сохранить этот религиозный памятник, ибо не храм, но Лобное место и гробница привлекали христиан, и потому, если бы землю поднять на небо, то и тогда они не перестали бы стекаться в Иерусалим. Они ссылались также и на то, что халиф Омар в первые века исламизма, овладев Святым городом, позволил христианам оставаться и оказал уважение храму Гроба Господня».

После того Саладин занялся возобновлением мечетей и между прочим открыл в Аль-Аксе (мечеть Омара) мираб, которую тамплиеры застроили стеной и обратили в хлебный магазин, а по словам других — в отхожее место. Саладин отстроил мираб просторно и удобно, чтобы мусульмане могли там предаваться молитве. Там же была поставлена кафедра.

«Мираб, — говорит Имад ад-Дин, — был очищен: пол покрыли прекрасными коврами; к потолку привесили лампады и читали там слова, нисшедшие с неба (Алкоран). Так возвратилась истина, и ложь была обращена в бегство; Алкоран восторжествовал, Евангелие изгнано. Совершались все наши обряды; молились за калифа и султана; на всех сходило благословение, и печаль удалилась. Скрытое сделалось явным; древние учреждения восстановлены; стихи Алкорана читаются вслух; знаки нашей религии водружены на своем месте. Звучит голос, призывающий на молитву; колокола замолкли. Изгнанная вера возвращается в свое убежище: дервиши, люди набожные, великие и малые, все спешат поклониться Аллаху; с высоты кафедры раздается голос, напоминающий правоверным о дне воскресения и последнего суда».