— Где такой, в плаще? — закричал я двум продавщицам, попавшимся на пути в подсобной части Универсама и представляющим из себя странную малосочетающуюся парочку — одна высокая, беленькая и, может, даже миленькая, вторая — приплюснутая черненькая, курчавая, похожая на армянку, и еще сквозь капроновые колготки у нее из ног торчали жесткие черные волосы…

Девушки толкали перед собой тележки с замороженными до состояния камня окорочками… Такое ощущение, что капрон пророс волосами… Зато армянка соображала быстрее.

— Туда, — махнула она рукой. — В торговый зал.

Перепрыгнув через окорочка, я оказался в хорошо знакомом торговом павильоне, перегороженном длинными рядами полок, уставленных разноцветным фасованным товаром, и холодильников под раздвижными прозрачными крышками.

Держа руки в карманах, автоматчик пересекал линию кассовых аппаратов в противоположном от меня конце зала недалеко от выхода. Набранная скорость и выпирающий из-под плаща непонятный предмет возбудил профессиональный интерес местной охраны — само собой, так могут двигаться только нечестные покупатели, спрятавшие за пазухой пакет пельменей. Двое пареньков в сером спешили ему наперерез, и у меня затеплилась надежда, сейчас они его притормозят хотя бы на три секунды, а тут и я подоспею. Лишь бы он автоматом не воспользовался.

Но надеждам не суждено было сбыться. Оба охранника разлетелись в стороны, как кегли. И я не успел заметить, что произошло. Он, кажется, даже рук из карманов не вынул. Плечами растолкал или силой внушения, а скорее всего, не сбавляя хода, продемонстрировал, что выносит из магазина самообслуживания под плащом вовсе не пельмени.

Лавируя между покупателями, я пробежал почти через весь зал. Но тут обиженная невежливым обращением секьюрити поняла, что в их сети, торопливо перебирая плавниками, плывет еще одна рыба, и уж теперь осечки случиться не должно.

Белый плащ решительно вышел из магазина и — это было видно через широкие стекла — сел в поджидавшие «Жигули» непонятного бурого цвета и под зеленый свет ушел по улице Ленина в сторону моста.

— Молодой человек, одну минуту, — серые подбирались ко мне с двух сторон.

Дурацкая сцена. Очень похоже получилось в гостинице «Сибирь» пару дней назад.

Я принял безмятежный вид, приготовившись вежливо объяснить, что я честный покупатель, не собирался обворовывать их замечательный Универсам и вообще не замышлял ничего дурного, а просто спешил приобрести пакетик леденцов.

Настино лицо белело справа в полумраке кабины. Я не спеша сворачивал на Вокзальную магистраль в сторону площади Ленина.

— Извини, что… — пробормотала Настя жалобным голоском, опять переходя на ты — перенесенные бок о бок испытания сближают. — Вечно со мной так… Я и не думала, что может так получиться… Кто это был?

Я пожал пледами:

— Ты сама его раньше не встречала?

— Даже не разглядела толком. В каком-то белом пальто, что ли…

— Вот и я первый раз видел.

Настя примолкла. Вообще-то, держится нормально, раз в сто лучше, чем я ожидал. Как будто только что пули свистели не у ее виска, а на киноэкране у мужественного виска Брюса Уиллиса. И после убийства Краснопольского довольно быстро пришла в себя — стоило принять душ. А может, я преувеличиваю насчет разных там душевных реакций. Сам же я в обморок не падаю. Такое состояние, как во время легкого похмелья, когда не поймешь — то ли тебя жажда мучает, то ли пересохший рот излучает радостную готовность ощутить вкус прохладного пива.

Я ломал голову, как поступить. С одной стороны, девушка недвусмысленно предлагает встретиться, а теперь скромно молчит. Дополнительные вопросы, вроде, не требуются. Но нет, требуются: удобно ли заниматься сексом, если двадцать минут назад на девушку было совершено покушение, а за три часа до этого она схоронила мать? Ни разу со мной такого не было. И, если да, то куда ее везти? К себе опасно. Не к Самаковскому же и не в один из известных мне притонов. В гостиницу?..

У одного английского писателя я читал, как одна светская дама получила похоронку на мужа с полей гражданской войны и в тот же день с удовольствием занималась сексом. Наверное, представляла себя в объятиях мужа. Говорят, женщины часто этим занимаются — воображают бог знает кого. Вместо черт знает кого. И наш отечественный классик описывал, как Аксинья, схоронив ребеночка, искала утешение в постели с каким-то белогвардейцем.

Я потряс головой, отгоняя отвратительное виденье. Это у меня не к сексу, а к классике такое отношение. И «Тихий Дон» я не читал из-за отвращения. Рвотный рефлекс сработал на двадцатой странице, как я с ним ни боролся. Просто одна девушка сказала, что все, кто не читал «Тихий Дон», — бревна неотесанные. И до двадцатой-то страницы зря мучился, все равно со своими постоянными синяками на лице и черепной коробкой, не обремененной любовью к умным книжкам, я не отвечал ее высоким эстетическим запросам. Зато отвечал некий двадцатилетний скелет из НЭТИ в очках с одним треснувшим стеклом. Нет, стекло у него позже треснуло… А насчет Аксиньи я, по телевизору видел. У нас раньше на кухне телевизор стоял, и за обедом я его включал. Я смотрел минут двадцать и все равно не понял, что отличает отесанные бревна от неотесанных. Фильм жуткий.

— Куда поедем? — спросил я.

— Не знаю. То есть, извини… Понимаешь… Ты не думай ничего такого. Я просто так позвонила. Настроение, сам понимаешь… Просто дома уже невмоготу было сидеть. А друзей у меня не так чтобы… пруд пруди.

— Можно куда-нибудь в кафе махнуть, подальше, посидеть… Хотя полной гарантии безопасности нет даже в Мошково. Лучше держаться подальше от любой публики. Разве что в Оперный пойти… Это я шучу про себя. Единственное место, где, например, меня никто не будет искать — как раз Оперный театр… Можно просто покататься.

— Если тебе не трудно, давай, пожалуйста, покатаемся. Только бы домой не возвращаться.

— Конечно.

— Что здесь происходит? — спросила Настя. — Я же ничего не знаю с тех пор, как уехала. Папа говорит, что есть еще опасность…

— Я расскажу, только сначала твоя очередь. Ты говорила кому-нибудь перед отъездом про квартиру моего друга? То есть, что мы туда заезжали после той перестрелки. Называла адрес?

— Ведь ты просил, чтобы я молчала.

— Ну да.

— Ничего я никому не говорила.

— Подумай хорошенько. Вспомни… Например, отцу…

— Никому и ничего я не говорила про квартиру. В том числе и отцу. А что случилось? Кто-нибудь узнал?

Получается, что Треухина нужно исключить из списка подозреваемых в организации убийства Краснопольского и, соответственно, в последующих покушениях на меня? А если Настя лжет? А зачем ей? Какая глупость, когда приходится подозревать всех тотально — и старинного друга, и девушку, в которую чуть ли не влюблен!

— Вроде того, узнал.