Она даже не взглянула на Джихуна, когда тот пришел и сел рядом. Парень достал банановое молоко и протянул его Миён.

Лисица хмурым взглядом уставилась на бутылочку, испытывая дежавю. Совсем недавно он так же предлагал ей наушники.

– У меня их два. Если не выпьешь, пропадет, – заявил Джихун.

Миён попыталась отказаться, но он вложил бутылочку ей в руки, зажав ее ладони между своими. Тепло его пальцев просочилось под холодную кожу.

Девушка бережно приняла молоко, с опаской глядя, как Джихун вынимает второе.

– Так ты все-таки скажешь мне, в чем дело?

– Я не привыкла доверять другим свои секреты.

– Ну, большинство из них я уже знаю, – пожал плечами Джихун. – Так что можешь либо забыть об этом, либо все-таки воспользоваться свободными ушами.

Он был прав. Джихун знал куда больше многих – даже больше Йены.

– Это все из-за бусины, – созналась Миён. – С той ночи мне все хуже и хуже. А когда я попыталась все исправить, только испортила. Те люди… чью ци я забрала, – она не могла произнести слово «убила». – Они вернулись и теперь преследуют меня. Я всегда думала, что придется встретиться с ними после смерти, но они решили наведаться пораньше.

– После смерти? – переспросил Джихун. – Мне казалось, кумихо могут умереть, только если сто дней не питаться.

– Нас все еще можно убить обычными зверскими способами. Проткнуть сердце, обезглавить или, как делали в старые добрые времена, сжечь на костре.

– А сейчас они здесь? – Джихун огляделся, будто ожидая увидеть за спиной Миён муль квисин[85] в насквозь промокшей белой ночнушке и с темными волосами, закрывающими лицо. Когда он ничего не увидел, его напряженные плечи обмякли.

Миён вдруг осознала, что жужжание в ушах утихло, как будто разговор с Джихуном отпугнул призраков. А может, на одно счастливое мгновение парень сумел отвлечь ее от них. Как бы то ни было, ей хотелось продлить эту пустяковую отсрочку.

– Это больно? – поинтересовался Джихун. – То, что бусина… не внутри?

– Я все время чувствую голод, – пояснила Миён. – Иногда такое ощущение, что та часть меня, которая хочет охотиться, может вырваться в любой момент.

Джихун нервно сглотнул, но, расправив плечи, подвинулся к ней, и лисица почувствовала тепло его тела.

– Могу ли я чем-то помочь?

– Ты помогаешь, – призналась она. – Ты неплохо отвлекаешь меня своим присутствием.

Джихун улыбнулся и закинул голову, чтобы посмотреть на небо.

– Кажется, понимаю, почему ты тут сидишь. На солнце хорошо.

Миён тоже откинулась.

– Здесь проще. Дальше от соблазна. В столовой слишком много ци. К тому же, если школьникам взбредет в голову атаковать меня едой, с моей стороны будет неразумно идти туда, где хранятся все снаряды.

Джихун посмотрел в окна столовой. Несколько учеников пялились на них через стекло – все равно что на животных в зоопарке.

– Тебе бы вернуться, а не то они удумают и тебя мукой обсыпать.

– Мне плевать, что они думают. – Джихун мягко отвернул девушку от зрителей. – И тебе тоже должно быть плевать.

– Жду не дождусь того дня, когда ты наконец осознаешь, что от меня надо бежать.

«Врешь», – произнес голос в ее голове.

Казалось, все вокруг движется, пробивает ее защитную оболочку, оставляет трещину в сердце. Надо быть сильной, но где-то внутри лисица вдруг засомневалась: а ее ли это сила? Почему она всегда считала, что довериться другим – это слабость? Потому что Йена так сказала?

Миён вспомнила слова Нары: «Из-за того, что твоя мать не доверяет миру, ты вечно одна. А был ли выбор у тебя?»

Они в тишине допили молоко.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что пытался защитить от Ханы. И за то, что соврал, что мы встречаемся. Я помню, что ты ненавидишь врать.

Джихун повернулся к ней.

– Ну так, может, сделаем это правдой?

Девушка испуганно осознала, что ей очень хочется ответить согласием.

– Слушай, – медленно начала Миён, тщательно подбирая слова. – Я не предполагала, что существуют такие люди, как ты. Люди, которые знают обо мне так много – и не отворачиваются. Меня это пугает. Я не привыкла нравиться другим.

– А что не так в том, что ты мне нравишься? – спросил Джихун.

– Все так. Просто мне хочется ответить тебе тем же, а я знаю, что это невозможно. Мне нельзя быть с тобой.

– Почему? Вот он я. Ты до сих пор мне не доверяешь?

– Дело не в тебе. Мы с мамой никогда не задерживаемся в одном месте надолго. В конце концов я вечно допускаю какой-нибудь промах. Люди и так уже относятся ко мне с подозрением: Хана всем рассказала, что случилось в моей прошлой школе.

– А если в этот раз вы не уедете?

– Мы уедем, – настойчиво повторила Миён.

– Хорошо, но давай на секунду представим, что не уедете?

Миён не хотела играть в эти игры; у нее и так уже болело сердце. Но она поддалась – Джихун любого бы заставил поддаться. Благодаря ему Миён хотелось на что-то надеяться.

– Если я не уеду, то, наверное, мы могли бы сходить на свидание?

– Вот как?

Он улыбнулся, демонстрируя эту чертову ямочку на щеке. Миён хотелось поцеловать ее, прикоснуться к ней своими губами – и поэтому она сжала их поплотнее. Как если бы они могли выйти из-под контроля.

– А куда ты хочешь на свидание? – продолжил Джихун.

– Не знаю, – задумчиво произнесла Миён, надеясь под размышлениями утаить бешеный стук сердца. – Намсан?

Джихун засмеялся было, но тут же утих при виде хмурого взгляда лисицы.

– Башня Намсан? Как-то банально, не находишь?

– Не знаю, я там никогда не была, – смутившись, отрезала Миён.

Она начала отворачиваться, но Джихун схватил ее за плечи и повернул к себе:

– Ладно, ладно. Пойдем на Намсан, и там я тебе куплю гигантский хот-дог с картошкой фри.

– И мороженое! – добавила Миён, внезапно осознав, что действительно надеется пойти на это глупое, банальное свидание. – Скоро звонок.

– Ага, только не забудь, что задолжала мне свидание. – Джихун отпустил ее плечи, и она почувствовала холод на коже, где только что лежали его ладони.

– Конечно! Станем самыми обычными людьми – тогда и сходим на свидание.

– Отлично, – улыбнулся Джихун.

Прозвенел звонок на урок. Миён вскочила и заспешила обратно внутрь. Грудную клетку пронзила боль, словно что-то сдавило ребра. Или как будто сердце разбухло от переполнявших его чувств. Миён так к этому не привыкла, что стало даже больно.