– Я действительно не имею права это обсуждать.

Старик уже осушил свой стакан, и на дне теперь лишь краснела одинокая вишенка. Он избегал ее взгляда, и Элизабет подумала, что понимает его. Он знал про интрижку. Мог воспользоваться этим, чтобы посеять сомнения в умах присяжных, но Эдриен ему не позволил.

– Меня глубоко огорчает, дитя мое, что ты приехала в такую даль, только чтобы послушать пустую болтовню и не узнать практически ничего ценного. Я надеюсь, ты простишь старика за столь недостойную отговорку, но что-то я притомился…

Элизабет взяла его за руку – косточки под тонкой кожей казались легкими и колючими.

– Не будешь ли так добра соорудить мне еще стаканчик? – Он высвободил руку и передал ей стакан. – У меня сердце болит при мысли об Эдриене, да и ног под собой почти не чувствую.

Элизабет налила ему добавки и посмотрела, как он берет стакан.

– Ты в курсе, что здесь однажды ночевал Джордж Вашингтон? – Фэрклот неопределенно махнул рукой вокруг. Он действительно здорово устал, так что казался чуть ли не прозрачным. – Я часто гадаю, в какой именно ком-нате.

– Оставлю вас в покое, – произнесла Элизабет. – Спасибо, что поговорили со мной.

Она уже направлялась к высоким, широким дверям, когда он заговорил вновь.

– Знаешь, как я заработал свое прозвище?

Элизабет повернулась спиной к загибающейся наверх лестнице и почерневшему от времени полу.

– Да, слышала эту историю.

– Тот судья-кремень был прав в одном. Адвокатам не следует быть эмоционально вовлеченными. Нам нужно оставаться сильными, когда наши клиенты проявляют слабость, цельными и честными, когда они насквозь испорчены. И это не просто фанаберия. Это основной закон нашего ремесла. – Он поднял на нее взгляд из глубины своего кресла. – Это получалось у меня со всеми клиентами, пока не появился Эдриен.

Элизабет затаила дыхание.

– Мы семь месяцев готовились к процессу, сидели бок о бок все эти долгие недели в суде. Я не хочу сказать, что Эдриен идеал, – бог свидетель, он такой же человек, как и мы все, – но когда его осудили, во мне словно что-то сломалось, что-то жизненно важное, будто какой-то адвокатский орган вдруг прекратил работать. Я сохранял лицо, ты не думай. Поблагодарил судью, пожал руку прокурору… Дождался, пока зал не опустеет, а потом положил голову на стол защиты и разрыдался, словно дитя. Ты спрашивала, есть ли что-нибудь, что я могу тебе рассказать, и я думаю, это оно и есть. Последний процесс Плаксы Джонса. – Он кивнул на жидкость в стакане. – Печальный старик и его слезы. Пожалуй, этим и ограничимся.

* * *

Вернувшись в отдел, Элизабет гордо промаршировала сквозь двери, не замедляя шаг. Эдриен говорил правду – вот какое послание скрывалось в словах старика. Теперь надо было узнать, что у них на него есть. Не по поводу смехотворного нарушения границ частной собственности – по поводу убийства. Ей нужны были ответы.

– Что ты тут делаешь, Лиз?

Она с ходу свернула в помещение для инструктажа, все тем же быстрым решительным шагом. Бекетт всей своей тушей пробирался между столами, пытаясь перехватить ее, когда она нацелилась прямиком на кабинет Дайера.

– Лиз! Погоди!

Ее рука уже нащупала дверную ручку.

– Стой! Лиз! Господи…

Но дверь уже открывалась. Дайер стоял возле стола. Как и Гамильтон с Маршем.

– Детектив Блэк! – Гамильтон заговорил первым. – А мы тут как раз про вас беседовали…

Элизабет в нерешительности застыла.

– Капитан?

– Тебе сюда нельзя, Лиз.

Элизабет перевела взгляд с Дайера на сотрудников полиции штата. За окном давным-давно стемнело – поздновато для случайного визита.

– Что там насчет меня?

– Новые свидетельства, – сказал Гамильтон. – Хотелось бы послушать, что вы думаете насчет них.

– Я этого не позволю, – вмешался Дайер. – Тем более без адвоката.

– Можем пока без протокола, если хотите.

Дайер отрицательно покачал головой, но Элизабет подняла руку.

– Все нормально, Фрэнсис. Если есть новые свидетельства, я хочу про них услышать.

– Ладно, без протокола так без протокола. Заходи и закрой дверь. Нет, не ты, Бекетт!

– Лиз? – тот только развел руками.

– Все нормально. Я в порядке.

Она пыталась убедить себя, что это так, но вид у Дайера был совершенно сломленный. Даже на Гамильтона с Маршем вдруг словно навалилась какая-то невидимая ноша. Элизабет всеми силами постаралась сохранить уверенность в себе и боевой настрой. Она приехала за Эдриеном, поскольку убежденность старого адвоката стоила для нее куда дороже любых материальных доказательства, с которыми она до сих пор имела дело. Но атмосфера в тесном переполненном людьми кабинете казалась какой-то густой и тошнотворно сладкой на вкус. Это страх, осознала Элизабет. Она зашла за порог на каких-то три шага и уже едва не умирала от страха.

– Меня в чем-то обвиняют?

– Пока нет. – Гамильтон прикрыл дверь.

Она кивнула, но «пока нет» означало, что все еще впереди – и не просто впереди, а практически на подходе.

– О каких свидетельствах идет речь?

– О данных криминалистического исследования подвала. – Пальцы Гамильтона коснулись лежащей на столе папки. – Есть что-нибудь, что вам хотелось бы рассказать нам относительно произошедшего там? – Его голос доносился будто бы откуда-то издалека. – Детектив Блэк?

Теперь уже все трое смотрели на нее – Дайер с неожиданной тревогой, а агенты штата с такой неприкрытой жалостью, что та казалась чуть ли не гротескной.

– Мы получили результаты анализа ДНК, – произнес Гамильтон. – С проволоки, которой связывали Ченнинг Шоур. Лаборатория определила наличие на ней крови двух разных людей. Первая, естественно, принадлежит девушке, как мы и ожидали. – Он сделал паузу. – Второй образец принадлежит неустановленному лицу.

– Какому-то второму лицу?

– Да.

– Кому-то из братьев Монро? – предположила Элизабет.

– Оба брата исключаются.

– Тогда это кровь с какого-то другого преступления. Загрязнение путем переноса. Старая улика.

– Мы так не считаем.

– Тогда должно быть какое-то другое объяснение…

– Можно взглянуть на ваши запястья, детектив Блэк?

Все посмотрели на ее рукава, на легкую курточку с наглухо застегнутыми манжетами. Гамильтон подался вперед, выражение его лица было таким же мягким, как и голос.

– Только не думайте, что мы такие уж звери…

Элизабет держала руки совершенно неподвижно, хотя все тело у нее буквально горело огнем.