Шагая в свою келью, чувственный Гжегож, как ни странно, думал не о предстоящем, вполне возможно, последнем для него сражении, он размышлял о несправедливости земного бытия.

– До чего ж неправедно устроен этот мир – благородный князь девушку невинную насилует, а холоп-конюх жизнь за нее отдать готов.

11

Уже светало, когда отряд в три сотни всадников, из которых чуть не половина были воинские холопы, ворвался в вотчину Воловича. Как и предполагал хорунжий, стража их заметила еще издалека, но, к великому его удивлению, защитники замка не стали на стены, готовясь отразить приступ, а распахнули ворота и, ведомые уже оправившимся от удара Шептицкого начальником княжеской охраны, пошли на вылазку.

– Так я и знал, удрал наш канцлер, а эти недоумки, видать, решили преградить нам путь, чтоб задержать погоню, – воскликнул Гжегож, обращаясь к Яну. Тот не ответил ничего, лишь, выхватив клинок, скомандовал:

– Вперед!

Повинуясь приказу полковника, его бойцы с устрашающими криками да диким воем понеслись на столпившихся перед воротами стражников. Вид атакующей шляхетской конницы поверг в ужас княжеских охранников. Большинство из них бросились бежать обратно в цитадель, лишь десятка три самых стойких изготовились к пальбе. Стоптав конем несчастного Янека, который, видимо, хотел вступить в переговоры и побежал ему навстречу, Озорчук свирепо заорал:

– Бросайте, сволочи, оружие. Ежели хоть раз пальнете, я вас всех на стенах перевешаю!

Вид повергнутого наземь предводителя да размахивающего саблей полковника окончательно сломил оборонявшихся. Не сделав ни единого выстрела, они покорно сложили оружие.

Шептицкий ухватил за выбившийся из-под кирасы воротник незадачливого, но преданного княжеского телохранителя и поставил бедолагу на ноги. Положа руку на перевязанную, благодаря его стараниям, голову старого солдата, он с насмешливым укором вопросил:

– Какой же ты неугомонный. Неужели еще не понял, с кем дело имеешь? Себя не жаль, так хоть людей своих пожалей. Думаешь, им хочется из-за паскудства князя умирать?

Начальник стражи сразу же признал давешнего гостя. – Чего вам надо, сударь? Вчера в одиночку налетели, невесть за что загубили три души, а нынче целое войско привели, – обиженно ответил старик.

– Канцлера нам надобно, служивый, веди к нему, – потребовал Шептицкий.

– Сказано же, занят князь. Давеча невесту в замок привел, ублажал ее, не до гостей ему было, а сейчас они венчаться поехали. У нас свадьба и тут вы нагрянули, вот я и вышел, чтобы дать отпор.

Последних слов охранника уже никто не слышал. Изумленные до крайности известием о свадьбе Гжегож с Яном вопрошающе взглянули друг на друга. Из замешательства их вывел Марцевич. Подлетев на всем скаку к начальникам, он осадил коня и, позабыв о чинопочитании, сердито закричал:

– Чего вы здесь стоите? Скорей за мной, там что-то непонятное творится.

– Елена где? – взревел полковник, словно раненый медведь.

– С час назад с Воловичем в карете из замка выехала, краше королевы разнаряженная. Мы, как пан хорунжий приказал, – вахмистр кивнул на Гжегожа, – за ними устремились. Охраны почти не было – на запятках пара гайдуков да трое конных шляхтичей их сопровождали. Я уже решил, как только чуть подальше отъедут, нападем да отобьем нашу красавицу, а они подъехали к костелу, – Марцевич указал рукой на видневшийся невдалеке шпиль с крестом, – вошли в него и до сих пор еще не выходили.

Первым пришел в себя Шептицкий. Сомнения, которые закрались в его чувственную душу, похоже, начинали сбываться.

– Вот что, вахмистр, оставайся здесь, а мы с полковником тоже съездим в костел, помолимся.

В сопровождении нескольких собратьев-рыцарей друзья направились к святой обители, возле которой они увидели раззолоченную карету канцлера, запряженную четверкой белых, украшенных цветами, лошадей да с десяток празднично одетых шляхтичей – ближайших соседей Воловича. При виде грозного, так и не кинувшего саблю в ножны, Озорчука и игриво помахивающего запаленной пистолью Гжегожа, паны испуганно попятились, уступая им дорогу. У входа в храм полковник с хорунжим остановились. Ни тот ни другой не знали толком, можно ли войти в костел с оружием. В тот же миг двери храма распахнулись, а на пороге появилась белая как лебедь в своем свадебном наряде Еленка под руку с нежданно обретенным мужем, всемогущим канцлером Литвы Станиславом Воловичем.

12

– Убить меня ты не посмеешь, а отец все одно обо всем дознается, – сказав это, благородная пленница опять закуталась в плащ и, свернувшись клубком, словно маленький котенок, прилегла на самый край роскошной княжеской постели. Наконец то осознавший всю мерзость своего поступка, Станислав торопливо оделся. Не смея более приблизиться к Елене, он сел на лежащий перед ложем ковер. Удивление, вызванное признанием пленницы, понемногу прошло. Привыкший легко распоряжаться судьбами тысяч людей, всесильный канцлер вдруг почувствовал себя совершенно беспомощным. Волович лихорадочно искал, но никак не мог найти выхода из приключившейся с ним любовной истории, прекрасно понимая, что упоминание об отце далеко не пустая угроза обесчещенной девушки. Станислав знал Озорчука лишь понаслышке, однако управляющий имением отзывался о нем, как об отъявленном злодее. Не боязнь расплаты за содеянное тревожила князя – тут уж будь, что будет. Более всего канцлера заботила дальнейшая судьба даровавшей ему воистину неземное блаженство Елены. Самым сильным из всех разноречивых чувств, терзавших душу стареющего мужчины, было нежелание расставаться с ней.

Волович посмотрел на наконец-то обретенную любимую, сумевшую затмить его воспоминания об умершей жене. Та лежала неподвижно и безмолвно, отрешенно глядя своими синими очами в окно, на столь же синий вечерний небосклон. Жизнь земная ее, похоже, уже мало интересовала. Вернул красавицу с небес на землю пистолетный выстрел да последовавшая вслед за ним частая мушкетная пальба. Услышав их, Еленка сразу же вскочила, шелк снова соскользнул с ее округлых плеч. Дочь грозного полковника была настолько прекрасна в своей чарующей наготе, что Станислав окончательно уразумел – только смерть способна разлучить его с этой женщиной.

В тот же миг за дверью раздались торопливые шаги, а голос крайне перепуганного человека позвал Воловича:

– Откройте, ваша милость. У меня к вам дело величайшей важности.

Канцлер встал с ковра, приоткрыл дверь, но так, чтобы не видно было сидевшую в постели пленницу.

– Похоже кто-то нападение на замок затевает, – утирая кровь со лба, доложил Станиславу начальник стражи. Однако, не заметив на лице хозяина ни малейшего интереса к его словам, старый воин расценил это как непозволительное легкомыслие, и принялся рассказывать о произошедшем во всех подробностях:

– Только что к воротам рыцарь подъезжал, вид его мне сразу показался странным. По повадкам и обличию на кавалера придворного похож, но одет довольно бедно. Правда, сабля у него была такая, какие только у гусар видать мне доводилось. Поначалу довольно мирно себя вел, о здоровье вашем справлялся, а как только пан дворецкий отказал ему в аудиенции да еще оружие сдать предложил, – он сущим дьяволом обернулся. Не говоря ни слова, пана Вацлава застрелил и двух охранников срубил одним ударом. Да меня вот малость покалечил, – старик Янек снова приложил ладонь к кровоточащей ране на голове. – Хотя, по правде говоря, мог бы тоже убить. Наши стражники со стен уж как палили по нему, но даже не поранили. Целехонек ушел, черт заговоренный. Сердцем чую – не к добру все это. Судя по всему, лихие люди замок штурмовать намереваются. Шибко уж лазутчик сей к нашим стенам да башням приглядывался. Что прикажешь делать, князь?