Глава 16

* * *

Концлагерь

Осмотрев рану последнего, Гвен со вздохом опустился на своею шконку. Устал за последние дни, как собака. Еды в обрез, целый день камни ворочаешь с места на место, а вечером или даже ночью ещё нужно лечить. Но это все не страшно, улыбнулся он. Ведь, тот, кто снискал благодать духов Великого Леса, не страшится трудностей жизни. Все, что встает на его пути, ему по плечу.

— Все по плечу…

Со шконки он опустился на земляной пол, едва прикрытый соломой. Пришло время вознести хвалу Великому Лесу, поблагодарить за все его милости. Как Барак затих, а, значит, никто не будет мешать.

— Великий Лес, ты есть начало и конец всего сущего, ты свет и тьма, — зашептал друид один из приветственных гимнов, восхваляющих могущество своего Божества.

Вскоре наступило привычное спокойствие. Тело стало наполнятся лёгкостью, свежестью, быстро уходила усталось и грусть.

— Ты даешь и отнимаешь жизнь, ты задаешь вопросы и получаешь ответы, — речь превращалась в речитатив, убаюкивая и усыпляя. Избавляя от всего тревожащего.

Но в какой-то момент он замолчал. Что-то странное привлекло его внимание. Органы чувств уловили то ли непонятный шорох, то ли какое-то движение, то ли ещё что-то неосознаваемое.

— Хм…

Замолчав, Гвен открыл глаза. Несколько раз моргнул, привыкая к темноте. Вроде бы ничего странного не заметил, хотя…

— Земляк, — одновременно с хриплым голосом из темноты барака вышел сгорбленный старик с грязными седыми патлами на голове. — Мы тут с просьбой к тебе.

Парень дёрнул головой в сторону и удивленно хмыкнул. Слева и справа от старика появлялись все новые и новые зеки. Высокие и низкие, в дырявых щинелях и грязных ватниках с перевязанными шеями и руками, они почти окружили его.

— Расскажи нам о своём Боге… — старик вытянул вперёд руку и из костлявого кулака выпал потертый медный крест. Урал и тут же был в давление в землю подошвой ветхого ботинка. — Я ведь думал, что Бог здесь умер… Кхе… Кхе… А ты вона как… С ним гутаришь…

Гвен с трудом сглотнул вставший в горле ком. Такого с ним еще не было. И честно говоря, он и не знал как поступить. Ведь, друиды не проповедуют, не рассказывают о Великом Лесе на площадях. Это всегда было тайным священным знанием, которое передавалось от учителя к ученику, и никак иначе.

— Но…

Гвен никак не мог выдавить из себя что-то связное. Что ему делать? Неужели он должен молчать? Гляди в глаза этих бедолаг, сидеть и молчать?

Скрипнув зубами, парень мотнул головой. Нет, не мог так сделать. Не мог и не должен отнимать у этих людей надежду. Если они обрели хотя бы самую призрачную надежду на спасение, разве можно было все это порушить⁈ Нет, тысячу раз нет. Он все им расскажет.

И, глубоко набрав воздуха в грудь, друид начал свою проповедь:

— Начну со слов, которые мне впервые сказал мой учитель. Все, что вы слышали о Боге до этого, ложь и обман. Сказки о добром седобородом старые с молниями или трезубцем в руках придумали обычные слабые люди, страшившиеся жизни и окружающих нас опасностей. Такого Бога нет и никогда не было. Бог другой: он везде и нигде, он близкий и далёкий…

Улыбнувшись, Гвен показал пальцем в угол. Присмотревшись, там в соломе можно было увидеть копошившуюся мышь. Серая мордочка с глазами-бусинками то и дело появлялась из соломы и тут же пряталась.

— И в ней Бог. В каждой живой твари живёт его искра и благодать. Нужно лишь увидеть, почувствовать её. Поверить, в конце концов…

На глазах у остальных он поманил к себе мышь. Причем сделал это совершенно естественным жестом, словно самого обычного человека подзывал.

— Бог в каждом живом существе…

Серая мордочка тут же беспокойно дернулась, начала усиленно к чему-то принюхиваться. Затем бочком стала подбираться в сторону Гвена. Делал шажок за шажком, шажок за шажком, пока, наконец, не оказалась возле его ладони. Еще мгновение, и мышь уже благополучно уселась в руку, обхватив лапками большой палец парня.

— Народ, товарищи! — вдруг в напряженной тиши раздался громкий окрик. Расталкивая людей, вперед вышел носатый крепыш и тут же обвиняющестал зыркать по сторонам. Мол, какого черта здесь происходит. — Вы совсем ополоумели? С голода крыша поехала? Это же шарлатан! Все же в цирке были и видели, что тамциркачи творят. Он же нам голову дурит, разве не понятно!

Зек вглядывался в глаза стоявших перед ним и не находил никакого понимания.

— Федор! — он схватил за грудки рядом стоявшего лысого мужика, кутавшегося в серое пальто. — Ты же коммунист, командир. Что ты молчишь?

На него кто-то шикнул, но он и не думал останавливаться.

— Это же все суеверия и обман, товарищи! Вы что? — распался он, наседая на Гвена. — Он мошенник!

Но друид и не думал оправдываться. Даже в лице не изменился. Просто опустил мышонка на землю и снова взмахнул рукой. Легонько, едва заметно.

— Что ты… — крикун вновь презрительно скривил рот, готовясь выдать ещё одну порцию ругательств. Но вдруг замер с открытым ртом, так и не произнеся ни слова.

Со всех сторон барака внезапно начал нарастать странный шум. Он то накатывал, то стихал, напоминая морской прибой. Зеки стали испуганно оглядываться по сторонам, прижимаясь друг к другу. Никто ничего не понимал.

Лишь Гвен стоял без тени волнения на лице. Спокоен, как слон. Кажется, даже чуть улыбался.

— Братья, нужно лишь верить. Только верить и ничего больше… — парень кивнул вниз. Мол, смотрите.

А прямо под их ногами шевелилась солома, лежавшая ковром по земле. В темноте, едва разгоняемой светом от железной печурки, пол казался живой: он двигался, поднимался и опускался. Жуткое зрелище.

— И в этом тоже Бог.

Друид взмахнул руками в сторону ближайших двухэтажных нар, показывая, что и там происходит тоже самое. Грубосколоченные нары плыли перед глазами, напоминая тающий на огне воск. Деревянные столбы и перекладины были густо облеплены… сотнями и сотнями серых тушек.

— Мать твою… — недавний крикун был белый, как мел. В губах ни кровинки. — Это же мыши. Черт…

Он еще что-то хотел сказать, но лишь сдавленно охнул. Кто-то его локтем приложил, заставляя согнуться. Вперед выступил старик с растрепанными глазами и всклоченной бородой:

— Дальше рассказывай,… — старый чуть помедлил, но сразу же продолжил. — Учитель. А на этого дурака не обижайся. Мы его сделаем внушение, чтобы не мешал. Говори, что нам делать дальше. Все сделаем. Так ведь, народ?

И окружавшие его люди негромко прогудели, выражая свое полное одобрение его словам. Истощенные, больные, измученные непосильным трудом, они впервые за много — много дней страданий увидели «свет в конце туннеля». И