уже еле держала карандаш. И хотя все дни до конца месяца были в дневнике аккуратно размечены, записи за 1-е и 3-е апреля оказались последними. Состояние Берберовой внезапно резко ухудшилось, она впала в полузабытье и уже из него не вышла.

26 сентября 1993 года Берберова скончалась. На это событие отозвались все центральные американские газеты, а «The New York Times» дала большой некролог с портретом[385]. Некрологи появились и во многих европейских газетах, в первую очередь, конечно, в «Le Monde»[386].

Характерно, что насчет своих похорон Берберова распорядилась еще за три года до переезда в Филадельфию, а переехав, менять ничего не стала. У нее был подписан контракт с похоронным домом в Принстоне, который взял на себя обязательство кремировать тело без каких-либо прощальных церемоний. Однако уточнять, что делать дальше с ее прахом, Берберова не стала, предоставив принять это решение двум своим наследникам – Баркеру и Ниссену. Посовещавшись, они решили захоронить прах Берберовой в четырех местах: под березой рядом с ее домом в Принстоне, где она прожила более четверти века, в водах реки Делавэр, на которую она любила смотреть из окна своей квартиры в Филадельфии, в скверике возле библиотеки Бейнеке в Йеле, а также на площади Сен-Сюльпис в Париже, под одним из платанов напротив кафе, где Ниссен и Берберова встретились впервые.

В том же 1993 году на славянском факультете Йеля Баркер создал Фонд Нины Берберовой, из которого распределялись (и продолжают распределяться) стипендии аспирантам, пишущим диссертации о русской литературе[387].

* * *

Когда Берберовой еще не было и пятидесяти, она написала стихотворение, которое звучало в то время трагически, но сейчас не может не вызвать улыбку. Оно начиналось такой строфой:

Я чувствую, что смерть близка,

что старости не будет…

А кончалось не менее печально:

И имя русское мое

в два года мир забудет [Берберова 1953б].

Это стихотворение Берберова напечатала только однажды – в малотиражном, недолго существовавшем альманахе, и с тех пор не пыталась переиздать. То, что ее предчувствие не оправдается и она не умрет безвременно, становилось все яснее – и самой Берберовой, и окружающим – с каждым следующим десятилетием. Она дожила до девяноста двух, в весьма зрелом возрасте создала свои лучшие книги, и именно в старости, причем достаточно глубокой, к ней пришла мировая известность. И эта известность оказалась на редкость стойкой.

С момента кончины Берберовой (не предполагаемой, а реальной) прошло почти тридцать лет, но «мир» не только не забыл ее «русское имя», но оно оказалось увековеченным даже в топонимике. На сегодняшний день именем Берберовой названы целых четыре французских топонима.

В 1996 году маленькая площадь в Арле, на которую выходит фасад издательства «Actes Sud», была переименована в площадь Нины Берберовой (place Nina Berberova)[388]. Затем, в 1999 году, по инициативе мэра города Ниора в Бретани в честь Берберовой была названа аллея (allée Nina Berberova), расположенная между двух других аллей, тоже названных в честь иностранных писателей.

А еще через несколько лет, в сентябре 2005 года, состоялась инаугурация улицы Нины Берберовой (rue Nina Berberova) в пригороде Парижа Булонь-Бийанкуре, где она в свое время жила с Ходасевичем и где жили герои ее рассказов, собранных впоследствии под общим названием «Биянкурские праздники»[389].

А в 2015 году по инициативе мэра Парижа топоним, носящий имя Берберовой, появился уже в самом центре города. Газон протяженностью в три с половиной километра на проспекте Фоша, одной из самых широких и роскошных улиц Парижа, был назван «газоном Нины Берберовой» (pelouse Nina Berberova).

Объясняя общественности это свое решение, мэр города Анн Идальго, помимо перечисления литературных и академических заслуг Берберовой, привела как один из важнейших аргументов длинную цитату из «Курсива», в которой идет речь о Париже:

Париж – не город, Париж – образ, знак, символ Франции, ее сегодня и вчера, образ ее истории, ее географии и ее скрытой сути. Этот город насыщен смыслом больше, чем Лондон, Мадрид, Стокгольм и Москва, почти так же, как Петербург, Нью-Йорк и Рим. Он сквозит этими значениями, он многосмыслен, он многозначен, он говорит о будущем, о прошлом, он перегружен обертонами настоящего, тяжелой, богатой, густой аурой сегодняшнего дня. В нем нельзя жить, как будто его нет, законопатиться от него, запереться – он все равно войдет в дом, в комнату, в нас самих [Берберова 1983, 1: 257].

* * *

Конечно, вопрос о том, почему Берберова удостоилась такой чести, не может не встать, и он уже вставал по крайней мере однажды. Инаугурации «улицы Нины Берберовой» была посвящена часть передачи на радио «Свобода», вышедшей в эфир 21 сентября 2005 года[390].

Ведущий передачи Д. П. Савицкий обсуждал это событие с присутствовавшим на церемонии историком А. А. Корляковым. В ходе обсуждения выяснилось, что ничего даже близко похожего не удостоились ни Цветаева, ни Ходасевич, ни Шмелев, ни Бунин (в его случае дело ограничилось мемориальной табличкой на доме, где он жил и умер), ни другие крупнейшие литераторы-эмигранты. И в этой связи Савицкий спросил Корлякова: «Не считаете ли вы, ни в коем случае не пытаясь уменьшить ценность произведений Нины Берберовой, что в конечном итоге улица Нины Берберовой – это скорее дань коммерческому успеху ее изданий?»[391]

Корляков предпочел уклониться от ответа, но я уклоняться не буду, а потому скажу: коммерческий успех книг Берберовой, безусловно, сыграл основную роль. Но этот успех был обусловлен целым рядом особенностей, присущих именно прозе Берберовой, как художественной, так и документальной. Во-первых, ее проза легко переводима на другие языки, и перевод ее вещей на французский был сделан первоклассными переводчиками. Во-вторых, проза Берберовой представляет собой увлекательное чтение сразу для нескольких читательских аудиторий, от так называемого массового читателя до высоколобого. А в-третьих, местом действия большинства ее произведений является именно Франция (Париж, Булонь-Бийанкур, Прованс). Но, конечно, особого коммерческого успеха у Берберовой никогда бы не было, не повстречайся она с Юбером Ниссеном, обладавшим не только удивительным издательским чутьем, но и незаурядной энергией и мощными связями.

Сама Берберова, однако, вряд ли предвидела, что ее популярность во Франции выльется и в такие формы. Несмотря на все возраставшее ощущение своей писательской значимости, принявшее к началу 1990-х несколько гипертрофированный характер, она все же не потеряла чувства реальности. А потому несомненный перебор с присвоением ее имени такому числу топонимов должен был бы скорее ее смутить, нежели порадовать.

Но Берберова, безусловно, имела бы все основания радоваться тому, что на сегодняшний день ее произведения переведены на двадцать девять языков, что их продолжают переводить, издавать, а значит, и читать в стольких странах мира.

И конечно, Берберовой было бы важно узнать, что о ее творчестве по-прежнему пишут статьи, защищают диссертации и что уже появилась посвященная ей монография. О не идущей на убыль популярности Берберовой говорит и тот факт, что она стала главной героиней произведений двух западных писательниц, положивших в основу повествования факты из ее автобиографической книги[392]. Независимо от качества прозы этих писательниц, Берберова, я думаю, была бы польщена.

А еще, несомненно, Берберовой было бы приятно, что ее столетний юбилей не прошел незамеченным. По случаю этой даты была организована большая международная конференция, проходившая