– Известно кто – моя группа. – У Феликса неприятно засосало под ложечкой.

По идее, за ликвидацию вооруженной группы боевиков его могли представить к ордену. Но, судя по всему, тут пахнет какой-то другой наградой.

– Это мне известно. И в ФСБ знают, что наш отряд боевиков уработал. А кто конкретно, им неизвестно. Да и не зла они нам желают. Просто предупреждают…

– О чем предупреждают? Что случилось?

– Русский «эскадрон смерти» уничтожил четырех мирных чеченцев. Увидишь, скоро такой заголовок появится в газетах… Короче, вчера чеченский ОМОН зачищал Харсеной. Кабира не нашли. Зато нашли четыре трупа в окрестностях селения. Четыре молодых парня, без оружия… Кто-то капнул омоновцам, что их застрелили русские спецназовцы, возвращавшиеся с задания…

– А при чем здесь я?

– Ты же докладывал, что на марше встретил и уничтожил группу чеченских боевиков…

– Говорил, – кивнул Феликс. И уточнил: – Это была вооруженная группа, численностью шесть человек. Два бывалых боевика и четыре сопляка…

– А теперь давай произведем простое арифметическое действие. Из шести вычитаем трупы двух боевиков, минус шесть автоматов. Остаются – четыре безоружных юных жмурика. Жители селения Харсеной, у которых есть отцы, матери, братья и так далее и тому подобное. Разумеется, это мирные чеченцы, уставшие от произвола боевиков и мечтающих о дружбе с Россией. А тут русские садисты-спецназовцы, убивающие всех подряд…

Маслик иронизировал. Но это был злой нервный юмор. И не смеяться хотелось, а плакать.

В Чечне, как, в сущности, и во всей стране, все поставлено с ног на голову. Боевики есть, они стреляют, взрывают, убивают. Но при этом они как бы граждане России. Война есть, но ее как бы и нет. То есть она есть, но спецназ выполняет боевые задачи вне рамок правового поля – на свой страх и риск. Спецназ ГРУ изначально создавался для глубинной разведки в тылу, где все вокруг чужие, где все вокруг враги. А в Чечне все свои, все родные. Араб с базукой – свой, чечен с кинжалом – родной, снайперша из «белых колготок» – так это вообще любимая девушка. Убивать их можно, но так, чтобы никто не видел, не знал. Потому что нет закона, который может тебя защитить, не позаботилось родное государство об этом. Некому оградить русского солдата от продажных прокуроров и журналистов. Ты воюешь во славу родины, ты убиваешь, чтобы не убили тебя, но ты должен помнить, что все твои деяния уголовно наказуемые. А вот Феликс об этом почему-то забыл. Надо было зарыть тела погибших боевиков в землю, избавиться от оружия, из которого в них стреляли. Короче говоря, нужно было действовать так, как будто он – киллер, а его группа – преступное сообщество, за которым охотится милиция. Тогда было бы все в порядке. А Феликс почему-то решил, что он не бандит, а российский офицер, честно исполняющий свой долг. Поэтому и не избавился от оружия и трупов «мирных жителей». Теперь вот доказывай, что ты не верблюд.

– Ты даже не спрашиваешь, кто тебя подставил, – заметил Маслик.

– А чего спрашивать – мирные, гм, жители из Харсеноя меня подставили, – мрачно усмехнулся Феликс.

– А может, и сам Кабир, – подсказал командир.

– Может, и Кабир… Мне в принципе все равно, кто дерьма в мою бочку навалил. Меня больше волнует, как это дерьмо расхлебать…

– А ты не волнуйся. Никто и не узнает, что именно ты со своими ребятами боевиков оприходовал. Свидетелей же нет.

– Нет, – хмыкнул Феликс. – Дожили, бляха, как те бандиты, следы заметаем…

– А ты не кочевряжься, все на самом деле очень серьезно. За это дело со всей основательностью взялись. Грозненская прокуратура, криминальная милиция оттуда же. Наша военная прокуратура подтягивается. Даже журналисты подключились…

– Ну так там, где падаль, там и падальщики, – зло усмехнулся Феликс. – Закон природы. И закон нашей дерьмовой войны…

– Какая-никакая война, а наша. И с нас за выполнение боевых задач спрашивают. Ты свою задачу выполнил, группу боевиков уничтожил. К награде тебя представлять надо. Но ты сам понимаешь: светить тебя сейчас нельзя. Я так думаю, лучше без награды, но на свободе…

– Я тоже так думаю, – кивнул Феликс. – И много чего другого думаю. Только озвучивать не буду. Слишком много матерных слов…

– Тогда молчи, капитан. А чтобы в голову мысли дурные не лезли, думай, как выполнить боевую задачу…

Подполковник Маслик посуровел. Губы выровнялись в строгой линии, взгляд затвердел, на скулах вспучились желваки. Он всегда становился таким, когда ставил боевую задачу.

Оказывается, весть о «преступлении», которое совершил Феликс, было лишь предисловием перед важным разговором. Маслик получил задачу на поиск полевого командира Кабира. Теперь распределял силы и средства, сам ставил задачи подчиненным.

Никто не знал точно, куда ушел Кабир со своими огрызками. Но начальство считало, что искать его следует в Аргунском ущелье. Логично, если учитывать, что это ущелье самое настоящее осиное гнездо. Боевиков там всегда хватает. Что ни день, то бой, что ни бой, то трупы. Жарко там.

Поисковый рейд в Аргунское ущелье – событие неординарное. Даже если Кабира там нет, то обнаружится какая-нибудь другая банда. И, скорее всего, не одна. Их тоже нужно вычислять и ставить под удар. Предполагаемый район поиска Маслик разбил на сектора. И в каждый направлял отряд из двух групп – для большей безопасности. Группу капитана Расколова он объединил с группой старшего лейтенанта Михайлова…

В тот же день на двух боевых «вертушках» объединенная группа во главе с Феликсом вылетела в Аргунское ущелье.

Вздымая клубы дыма, крылатые машины одна за другой седлали плохо оборудованную площадку армейского блокпоста. Сбросили десант, груз и, лениво покачивая боками, взмыли в высоту. Феликс, Мишка, их подчиненные остались на вершине горы у развилки дорог на горные чеченские аулы.

Вид сказочный. Горы, покрытые зеленью, ватные облака, в низине шумит река. Недалеко от места на каменистом утесе в теснинах ущелья стоит старинное, ныне безлюдное башенное поселение. Красиво, величественно. Унылые, но в то же время магически притягательные домики, сложенные из плитняка двести, триста, пятьсот, а может, и тысячу лет назад. Гордо возвышающаяся боевая башня с узкими бойницами.

Таких башен в Аргунском ущелье было много. Два таких строения стояли у въезда в ущелье, и более сотни башен тянулись по периметру до самой границы с Грузией. Башни стояли так, что с парапета одной можно было увидеть костер в окне другой. Так вот древние чеченцы передавали сигнал об опасности, сообщая о приближении врага. Сами же башенные поселения представляли собой нечто вроде блокпостов, поскольку перекрывали горные тропы.

По идее, армейский блокпост мог бы разместиться в горском поселении. Заброшенные дома запросто можно было бы обжить, башню приспособить под наблюдение. Проходы между домами забить мешками с песком – считай, крепость готова. Можно, но не нельзя. Это древнее селение – памятник истории и архитектуры. Его нужно беречь. В принципе это правильно. И без того в пекле войны сгорел не один десяток таких вот памятников. Артиллерийские обстрелы, ракетно-бомбовые удары…