из рыцарей не пострадал, и дружине в целом удалось сохранить боеспособность, а потерь пехоты, как всегда, не считали — что за беда?

Соединившись с королевской армией, рыцари Триполи сумели даже поквитаться с неприятелем и частично вернуть себе утраченный престиж, однако кое-кто позволял себе коситься на графа. И хотя никто не осмеливался заявлять во всеуслышание, что, если бы не Онфруа Торонский, не видать бы франкам победы, многие так думали. Мало того, даже по возвращении домой покой для Раймунда не наступил — неугомонный правдоискатель сеньор Ботруна развил бешеную деятельность, желая докопаться до истины и установить личность загадочного Роберта Санг-Шо.

Впрочем, мотивы, двигавшие Плибано, были понятны графу, брат Жерар продолжал успешно делать карьеру. Его авторитет среди членов братства рос, влияние на великого магистра ордена Одо де Сент-Амана усиливалось. Пизанец просто боялся храмовника. Раймунд — нет. Вместе с тем не принять Плибано он не мог; тот к тому же сумел склонить на свою сторону сенешаля Голерана де Майонна и канцлера Маттеуса и теперь с их помощью назойливо добивался аудиенции.

«Ладно! — не без многообещающего злорадства сдался регент. — Я тебя приму!»

— Что у вас, мессир? — спросил он пизанца, когда тот покончил с пространными приветствиями. — Вы, верно, даром времени не теряли?

— О да, государь, — демонстрируя должное почтение, проговорил Плибано. — Кое-что я узнал.

— Кое-что? — Раймунд состроил кислую мину. — Полагаю, ваше кое-что стоило того, чтобы не присоединиться ко мне в походе против неверных?

Хотя сеньор Ботруна продолжал улыбаться, глазёнки его забегали.

— Ваше сиятельство, — пропел он, — я просто не успел собрать вовремя войско. Ваш приказ пришёл так неожи...

— Не знаю, как обстоят дела у вас на родине, мессир, — оборвал вассала Раймунд, — однако хочу на всякий случай напомнить, что тут не Италия. Здесь Восток, и мы ведём священную войну против неверных. Начали её не мы, а наши деды и прадеды, так не нам и складывать оружие. А посему рыцарь, присягнувший своему сюзерену, имеет перед ним вполне определённые обязательства...

— Вне сомнения, государь, на беззаветной любви к Господу и безусловной верности слуги своему господину держится весь христианский мир.

Если с безусловной верностью дела у Плибано пока обстояли неважно, то безусловной наглости ему было определённо не занимать — уж если он осмеливался перебивать своего сеньора, чего же ждать от такого вассала?!

— Разница, мессир, заключается в том, — с металлом в голосе возразил граф, — что на Востоке от преданности слуги почти всегда зависит жизнь господина. Ибо мы сражаемся за веру, и враг наш многочислен и жесток, а вечный мир, по примеру тех, которые заключают между собой государи Европы, с ним невозможен.

— Прекрасные слова, государь! — воскликнул пизанец. — Вы устыдили меня. Но прошу простить мне моё промедление, ведь оно продиктовано вовсе не нерадением к делу латинян на Востоке, а совсем иными обстоятельствами. Я так старался собрать побольше воинов для ваш... для нашей экспедиции против неверных, что переусердствовал. Я нанял солдат в полтора раза больше, чем обязан выставить по закону, вследствие чего и припоздал. Но ведь мои воины пригодились вам, не так ли?

Раймунд кивнул. Конечно, свежие силы, подоспевшие из Ботруна, пришлись кстати, но явись солдаты Плибано своевременно, возможно, ибн аль-Мукаддаму вообще не удалось бы потрепать дружину Триполи.

— Жаль только, что с войском не оказалось предводителя, — не без желчи посетовал граф. — Что вы скажете на это, милейший сеньор?

Похоже, Плибано заготовил ответы на все вопросы.

— О государь! — воскликнул он, воздевая руки к потолку. — Меня дезинформировали. Сказали, что вы сразились с неверными, а потом повернули обратно и уже находитесь на пути в столицу ваших богоспасаемых земель. Поэтому и я поскакал туда; отряд же мой тем временем стал лагерем. Я не велел им отступать до тех пор, пока не будут ясны дальнейшие планы вашего сиятельства, и, как видите, поступил разумно, поскольку посланный вами гонец заметил их и... В общем, произошло некоторое недоразумение, которое, чего вы, государь, не можете не признать, обернулось к вашей выгоде.

«Скользкий мерзавец, как медуза, — с невольным уважение подумал Раймунд. — Вывернулся. Сквозь пальцы прошёл. Придётся в следующий раз посылать ему гонца со свидетелями, чтобы не отвертелся, а то ведь, чего доброго, заявит, что к нему вообще никто не приезжал. С такого станется!»

Ему ничего не оставалось, как только выслушать Плибано.

— Впредь запомните, мессир, что рыцарю в походе надлежит находиться со своей дружиной при сюзерене, — устало проговорил властитель Триполи, не преминув сделать упор на слове «рыцарь». — Ну что там у вас? Говорите, я слушаю.

Реакция пизанца озадачила графа.

— Даже и не знаю, как вам сказать, — замялся Плибано. — Я прямо боюсь и произнести...

— Что ещё?! — Неожиданности в последнее время редко радовали Раймунда. — Не хотите говорить, так ступайте себе! Придёте в другой раз!

— Нет-нет, ваше сиятельство! Не прогоняйте меня! — воскликнул сеньор Ботруна, складывая руки на груди, точно мусульманский вельможа.

— Да кто вас прогоняет?!

— Ради всего святого, не сердитесь, государь! — взмолился Плибано. — Я теперь точно знаю, кто стоит за смертью короля Амори́ка и сенешаля Милона де Планси. Как я и говорил, ваш несчастный Вестоносец был тут совершенно ни при чём.

— Что вы несёте, мессир? Король Амори́к скончался от дизентерии.

— Вот взгляните сами, ваше сиятельство, — предложил пизанец, доставая из кошелька и протягивая Раймунду предназначенную для составления черновиков и снятия копий с документов вощёную пластинку, так называемую церу. — Прочтите...

Предерзкий шут ласточке

Хвост опалил. Хохочет,

Гордыней исполненный.

Лопнет надутый бурдюк и

Чёрным зловонным вином истечёт.

— Ну и что? — спросил граф, побежав глазами строчки. — Откуда вы это взяли?

— Совершенно случайно удалось заполучить. Это копия, а саму записку прислали нашему покойному правителю после того, как он наказал тамплиеров в Сидоне. Всё сходится, его величество подпалил тамплиерам хвост... Мне, право, неудобно говорить, но... Покойный наш государь был несколько широковат станом, а его манера смеяться, признаться, многих шокировала. И, да простит меня ваше сиятельство, болезнь, от которой скончался король, как ни крути, благородной не назовёшь. Чего-чего, а зловония от неё хоть отбавляй.

Всё это так походило на правду, что граф не