Вакула Васильевич мигом навострил уши и проговорил торжественно:

– Говорите, братья мои дорогие. Схаркните правду в подол одеяния Господа Бога нашего, он все поймет!

– Да тут вот какое дело, – замялся первый кандидат в душегубы. – Ермак приказал нам кое-кого из наших порешить.

– Каким образом? – допытывался священник.

– А уж это от нас зависит. Но мертвым он должен быть, чтоб мертвее и не бывало!

– Это ж война, детушки… – философски вздохнул отец Вакула, заводя глаза к небу.

– Но он такой же казак, как и мы… – замялся второй «лыцарь».

– Ого! – Вакула Васильевич аж подался вперед к кающимся ватажникам, подметя бородой их всклокоченные бороды. – Ермак приказал вам тишком убить товарища?

– Да.

– И кто ж он, этот счастливец?

Тут ватажники надолго замолкли. Поп пригрозил им всевозможными адскими муками, прошелся крестом по плечам кающихся, оттаскал за вихры, раскровил носы, но казаки сказали только:

– Батюшка, так отпустишь нам этот грех заранее?

– Да никогда! – взревел разгневанный отец Вакула. – Шиш вам…

– А мы от Ермака две тысячи целковых получим… Казачий пастырь надолго ушел в себя. После чего решил сменить гнев на милость.

– Правда? – ласково спросил он.

– Да посмеем ли мы тебя обманывать, батюшка! Отпусти грех, а мы тебе пять сотен целковых дадим…

– Мы с вами не на ярмарке торгуемся! Не корову, чай, покупаете, прощение Божье, – Вакула Васильевич всплеснул огромными ручищами. – Шесть сотен рублев, и точка!

– Батюшка…

– Так когда душегубство свершиться должно?

– Сегодня ночью.

– А Ермак точно вам заплатит? – вполне ведь правомочный вопрос. Кулаков прекрасно знал Ермака, а потому вновь призадумался. Не похоже на атамана оставлять в живых тех, кто знает слишком много. Убийство – что ж, и не такое бывает, но о том никто знать не должен. Соучастник – всегда враг будущий.

– Вот и приходите, когда шесть сотен на руках будет, – мудро заявил пастырь, – а до тех пор я и знать вас не хочу, сукины дети.

И побежал к Лупину – разговор с казаками не давал ему покоя.

– Ты прикинь, Александр Григорьевич, Ермак велел одного из наших жизни лишить, – выпалил отец Вакула. – И две тысячи целковых платит за это. Представляешь, раб Божий Ляксандр? Я – нет! Две тысячи целковых за одну душеньку казачью! Да за такие деньжищи князя, верно, порешить можно!

– Ермак, верно, не просто так мошной трясти собрался, – отозвался Лупин. Сердце его внезапно закололо от страха. – Иногда человек есть лишь пылинка малая на теле земли, а иногда дороже мира всего станет! Так что, чего они стоят, две тысячи рублев этих?

Дьяк извинился, дескать, на ладью церковную надобно, завтра как-никак путь нелегкий предстоит; схватил коня под уздцы и погнал к Тоболу, ровно за ним сам черт с вилами гнался.

Нашел Лупин Машкова у реки. Марьянка была тут же, скинула сапоги и болтала босыми ногами в воде.

– Беда! – выкрикнул Лупин и спрыгнул с коня на ходу. – Не таращьтесь на меня, как на жабу какую, быстрее вещички хватайте, лошадей и бегите к Уралу!

– Да он так каждый раз вопит, когда о татарах подумает, – добродушно хмыкнул Машков. – Батя, а мы тут на охоту собрались: зверя Маметкуля изловить…

– Маметкуля?! Ты и в самом деле дурачина такая, что ль, Иван Матвеевич? Не о татарах речь! – Лупин схватил Марьянку, судорожно прижал к себе. – Он убить тебя приказал, Ванята.

Машков молчал. Глядел на Лупина, не понимая, что такое говорит батя, и только Марьянка, мигом обо всем догадавшись, обронила сухо:

– Ермак…

– Он за твою голову две тысячи целковых отвешивает, Иван! Еще этой ночью!

– Мой друг Ермак Тимофеевич? – прошептал Машков. – Мы вместе двенадцать лет с ним конь о конь скакали…

– Вот и доскакались. Твои убивцы Вакуле исповедовались, – закричал Лупин в отчаянии. – Торопитесь! Лучших лошадей забирайте, быстрее!

– Я верил ему, – потерянно выдохнул Машков. – Он был мне братом и отцом одновременно. Он был моим миром, в котором я казался счастливым… – и Машков заплакал, так плачут малые дети – жалобно и безутешно. – У меня лишь он и был-то… Я тятьки своего не знаю, мамку никогда не видывал. Говорят, меня в канаве придорожной нашли. А потом появился Ермак и взял меня с собой в ватагу… Не может же он меня сейчас… – рыдания сотрясали могучее, красивое тело казака.

– Бегите! – прошептал Лупин. И поцеловал Марьянку в крепко зажмуренные глазищи. – Я вслед за вами проберусь, прикрывать вас буду! Обо мне не думайте! Уж я-то вас разыщу! Отец дочушку всегда отыщет… Все, спешите же! В лагерь не возвращайтесь. О, Господи, Боже ты мой… защити их, дочку мою и… сына…

– Спасибо, батя, – прошептал Машков. Словно молитву творил. – Клянусь тебе, доставлю Марьянушку на Русь целой и невредимой!

В сумерках переплыли они вместе с четырьмя лошадьми через реку. На берегу Машков еще раз глянул на ладьи и плоты, на огни и шатры, на лошадей и стяги.

И перекрестился истово. А потом вскочил в седло и вместе с Марьянкой погнал коней в темнеющую степь.

До окончания молебна Ермак Тимофеевич не вспоминал о своем посыльном «Борьке». Некогда атаману было. То, что на молитве не было Машкова, Ермака и не удивляло вовсе – приятель занимался «флотилией», следил, чтобы при спуске на воду все было в порядке. Слишком уж много припасов на сей раз взяли с собой, стада князя Таузана были подчистую пущены под нож.

Чтобы не возбуждать лишних подозрений, Александр Григорьевич Лупин оставался в лагере, помогал отцу Вакуле собирать вещички в дорогу, да еще и посоветовал Кулакову прихватить с собой в поход парочку веселых и любвеобильных девиц из гарема Таузана. Священник с мрачнейшим видом только руками развел.

– Отказ от мирских благ угоден Богу! – печально произнес Вакула. – Терпеть придется…

– Ладно тебе убиваться, батюшка, – посочувствовал Лупин. – В Сибире, чай, у Кучума гарем раз в сто больше. Ему-то уж со всей Мангазеи таких раскрасавиц привозили… Ты, главное, надейся!

– Сначала того Кучума еще победить надобно, Александр Григорьевич.

– А ты в том никак усомнился? Со святыми на стягах – и не победим?

– Хорошо сказано! – Вакула Васильевич обнял Лупина, поцеловал его в лоб и вдруг вспомнил почему-то о двух душегубах поневоле, которые сегодня ночью жертву свою искать пойдут. – Пошли-ка на службу, раб Божий, пение божественное послушаем…

Казачий хор старательно тянул слова молитвы, обращенные к небу, священники причащали свою маленькую паству. Завтра на восходе солнца им предстояла встреча с армией Маметкуля…

Сильно надеялись на то, что Таузан и отпущенные на свободу пленные расскажут повсеместно о том, что в руках у воинства православного есть древний великий гром, что способны они валить тем громом столетние деревья и карать непокорных.