– Может, он вообще еще не выезжал, – Машков нетерпеливо переступал с ноги на ногу. – Он ведь мне что сказал: «Скачите как можно быстрее, скачите во весь опор, так долго, как только выдержите! Хоть через весь мир промчитесь, я все равно когда-нибудь найду вас!». Когда-нибудь… явно что не сегодня, не сейчас, Марьянушка.

– Одних он нас точно не оставит…

– Вакула Васильевич будет его удерживать… – Иван перегнулся, обнял Марьянку и поцеловал ее. – Когда-то ты сама от бати сбежала, – прошептал казак. – А теперь вот за него цепляешься!

– Зато я тебя получила, Иванушка, – ответила она нежно и обхватила его руку, сжала крепко. Затем поцеловала ладонь и замерла. – Ты ведь совсем другим стал, таким, как я и мечтала! И теперь вновь папенька необходим… – Марьяна печально улыбнулась ему. – Знаешь ли, как часто он мне в эти два года помогал? Я и не представляю, что было бы со мной, если б он нас тогда не нагнал. А теперь мы бросить его должны…

– Да Ермак уже наверняка погоню за нами послал!

– Ой, а ты никак погони испугался? – подзадорила она его.

– Я ж за тебя боюсь, всегда за тебя боялся. Прошу тебя, Марьянушка, поехали, – невесело вздохнул Машков. Ночь была совсем тихая, даже мыши-полевки и то не пищали, и цикады с кузнечиками словно повымерли. – Нам еще путь по ущельям ой какой непростой предстоит. Сама ведь знаешь, нам в Пермской земле до осени оказаться надобно.

Занимался рассвет, они вновь выбрались к реке и ехали теперь вдоль береговой кромки. Проскакали через поселение остяков, пара детишек глянула на них, женщины испуганно потянули их на себя, настороженно ожидая, что потребуют два одиноких казака. Неужто дань пощипать явились?.. Да мало ведь чего вытрясешь. Впрочем, не похоже, чтоб за данью. Появлялись они тогда большими отрядами, которым сопротивляться было совсем нелегко, как против ветра нужду справлять…

– Саблю из ножен и с криком-гиком через деревню! – посоветовал Машков шепотом, а потом сам первым выхватил саблю из ножен. – Они тогда и дергаться не станут, коли увидят, что мы их не боимся!

Так, с диким криком пролетели они по остякской деревушке.

И никакие воины не устремились вслед за ними, никто не пустил лихую стрелу из лука, ни один человек не погрозил вслед всадникам крепко сжатым кулаком. Остяки были рады, что легко отделались. Обождали еще, не вернутся ли те ватажники, а затем спокойно взялись за свои дела.

Через четыре часа по тому же селению с двумя сменными лошадьми проехал еще один чужеземец в казачьем наряде. Седовласый старик остановил коня и устало свесился из седла. Казалось, что если он еще и держится на спине конской, то только чудом каким.

– Два казака? – с трудом выговорил он по-остякски. – Были?

– Да! – остяки показали на запад. – Два… И лошади…

Старик кивнул с благодарностью, вскинул руку с ногайкой и пустил коня в галоп.

«Я догоню их, след, вишь, взял точно, – подумал Лупин счастливо. – Вот что значит настоящим старым волком быть…»

Однако еще через пять часов все пошло уже не так гладко.

В то же самое селение наведалась шестерка казаков с десятью сменными лошадьми. Ватажники избили жителей, растащили нищие шатры, подожгли их для порядка и только тогда спросили:

– Три человека дорогой этой не проезжали?

Остяки старательно закивали головами.

– Туда! – сказали они и показали в сторону степи. Степная дорога вела в безграничные дали. Там людей точно не было, по крайней мере, никто не знал о тех, кто бы смог жить там. А вот река и лес были полны жизни…

Шесть ватажников поблагодарили селян, еще раз избив остяков для острастки, а затем погнали коней в степь, слегка удивленные тому, с чего бы это Машков не сразу к горам Уральским подался. Но кто ж его знает… Битый же казаками человек всегда всю правду как на духу, как на исповеди выложит. Так что не брешут остяки…

Когда «лыцари» заметили, что их все же провели, как желторотых сосунков, они потеряли четыре часа. С руганью вернулись ватажники к реке, обещая разобраться с любым «косоглазым», что попадется им на пути…

Машкову и Марьянке удалось оторваться от преследователей почти на сутки пути. Но что такое сутки, этот мизер, на русских просторах и ущельях уральских?

Тем временем по Тоболу плыла большая флотилия Ермака, готовясь к встрече с воинством Маметкуля. У Сибиря ждал Кучум со своими верными отрядами. Четырнадцать князей со своими людьми спешили ему на помощь. За ними лежало великое ничто, неоткрытая, неизведанная страна, огромные просторы из лесов и болот, тундра и реки столь широкие, что и берега противоположного иногда видно не было. По глади озерной целыми днями плыть можно было, на земле этой хватило бы места для всех, и каждый бы получил свой кусок земли.

Но возможно ли покорить страну такую какой-то тысяче лихих ватажников? С ружьями кремниевыми и тремя пушечками? С хоругвями и кучкой священников, что в каждом из отвоеванных мест сразу же ставили крест, да купцами, тут же начинавшими вести торг? Хватит ли у них мужества сжиться с новым этим миром?

Ермаку Тимофеевичу было не из чего выбирать. Строгановы присылали не только припасы и воинскую подмогу малую, но и письмецо. С указом царским.

«Повелеваю Ермаку, сыну Тимофееву, и его ватажному люду возвращаться в земли Пермские, чтобы нести ответ за деяния свои злые на Дону и Волге. В случае неповиновения воровского быть им повешенными!»

Вакула Васильевич прочитал послание Строгановых, передающее очередной указ безумного царя, добравшееся все-таки до флотилии на Тоболе.

– Ну, вот и вновь мы изгоями стали! – вздохнул священник невесело и отдал письмо Ермаку. – Вот она, благодарность царская! А иначе и не было никогда! Царь никогда не прощает!

– Простил же уже, так и еще раз простит! – сердито возразил Ермак. – Я Сибирь к его ногам брошу. Такого подарка еще никто своему палачу не преподносил. Вперед, Вакула, и нос не вешай! Навстречу новому миру отправляемся…

Атаман стоял под развевающимся на ветру парусом и, прищурившись недобро, поглядывал на берег тобольский. Там погоняли коней всадники Маметкулевы, стреляли, как только лодки и плоты приближались к суше.

– Мне в Россию вернуться надобно, до того как стариком древним сделаюсь. Я еще Машкова жизни лишить должен!

На третий день безумной скачки Лупин догнал свою любимую дочушку.

Он уже и верить перестал, что удастся ему совершить такое чудо. Последние сто верст старик кулем висел в седле, цепляясь то за поводья, то за конскую гриву, лишь бы не упасть. Болели все кости, живого места, казалось, не было, тело сгорало изнутри, плыл перед глазами мир и исчезал вообще, но Лупин мчался вперед, зная, что никогда не сможет вновь залезть на лошадь, если уж из седла свалится.

Посланные вдогон казаки не дремали, и расстояние меж ними и преследуемыми неумолимо сокращалось. Они делали то, до чего не додумались ни Машков, ни Лупин: «лыцари» искали в каждом встречном поселении свежих лошадей, избивали жителей и спешили вперед.