Каково же было их удивление, когда недели три спустя Витя прибежал домой взволнованный и радостный: его утвердили на главную роль! Затем к ним домой приехал режиссер-постановщик, показал свои документы и объяснил, что у их сына феноменальный талант киноактера и он очень скоро станет настоящей кинозвездой. Родители, у которых все же имелись кое-какие сомнения, стали выяснять, какую киностудию представляет режиссер и где именно будут проводиться киносъемки.

Тот, ничуть не смутившись, предложил родителям встретиться с продюсером этого фильма прямо на киностудии. Затем сообщил, что здесь, в Подмосковье, есть очень дорогой детский пансионат, где быт организован как у индейцев. За счет кинокомпании Витя будет там жить до начала съемок, чтобы лучше войти в роль. А сам фильм будет сниматься в Башкирии, где степи вроде бы очень похожи на североамериканские пампасы, и в Краснодарском крае, в предгорьях Кавказа, где есть места, совсем как в предгорьях Кордильер.

Родители, чтобы рассеять последние сомнения, съездили с режиссером на его роскошном «Лексусе» на киностудию, встретились там с продюсером, где заключили официальный договор, заверенный нотариусом. Затем вместе с тем же режиссером они съездили посмотреть пансионат. Вместе с директором походили по его территории, зашли в спальные корпуса. Им там очень понравилось, и они дали свое окончательное согласие.

— Директор такой толстячок, с лысиной? — на всякий случай уточнил Гуров, глядя на висящий на стене портрет, где на коленях счастливо улыбающихся родителей сидел разыскиваемый ими Витя-Алекс, еще пяти— или шестилетний, с плюшевым мишкой в руках.

— Нет, молодой, очень интересный мужчина, с таким интеллигентным лицом… — возразила Любовь Дмитриевна.

— Хм… — Гуров достал фотороботы Молясина и Вилюева. — Вы кого-нибудь здесь узнаете?

— Да… — почти шепотом ответила женщина. — Это вот режиссер, а этот — директор пансионата. А они что, какие-нибудь бандиты? — Ее губы задрожали, на глазах выступили слезы.

— Думаю, что нет, — поспешил успокоить Гуров. — Скорее всего это обыкновенные аферисты.

— Но ведь они с нас денег не требовали, да и вообще никаких материальных интересов по отношению к нам у них не было…

— Тут, скорее всего, другое. — Лев на ходу придумывал более-менее пристойную версию, способную хоть как-то объяснить случившееся, и которая бы давала надежду на благополучный исход. — Знаете, бывают такие липовые кинорежиссеры, которые находят богатых спонсоров или берут большой кредит, создают видимость начала съемок фильма. А затем быстренько исчезают с чужими деньгами. Кстати, они же могли придумать и вариант с побегом вашего Вити. Дескать, докажи, что ты стал настоящим индейцем, сумей так уйти с территории пансионата, чтобы этого никто не заметил. А потом отвезти в ту же Башкирию и там оставить вместе со всей съемочной группой. Мол, подождите, мы скоро. А сами — ходу за кордон. Пока кредиторы хватятся, тех уже и след простыл. Мы сегодня же попросим наших коллег в Уфе и Краснодаре начать поиски съемочной группы. Думаю, уже завтра к вечеру у нас будут какие-то результаты. Так что не переживайте — все будет хорошо.

— Муж сейчас на даче… — женщина комкала в руках носовой платок. — Даже не знаю — звонить ему или не стоит? Все же он за рулем. Вдруг что случится?

— Наверное, лучше не стоит, — согласился с ней Гуров.

Оставив женщине номер своего телефона, он уехал, одолеваемый какими-то неясными сомнениями. Всю дорогу он раз за разом прокручивал в памяти разговор с матерью Вити-Алекса, чувствуя какую-то недоговоренность. Но в чем она, эта недоговоренность? Женщина была искренне расстроена исчезновением сына, она откровенно рассказала предысторию случившегося, и, скорее всего, это соответствует действительности. Но что же, что невидимыми веригами сковывает вроде бы предельно ясную, незамутненную разноголосицей фактов логику происшедших событий?!!

Вскоре после того, как Стас уехал в охранное агентство, Гурову позвонили. Голос говорившего был ему незнаком.

— Здравствуйте, это Лев Иванович Гуров? Извините, что беспокою, но я только что вернулся с дачи, и тут — такая новость. Это Лещев Павел, отец Витька. Я только недавно вернулся с вахты — уже лет пятнадцать работаю на Северах нефтяником, думал завтра поехать в пансионат, навестить сына. И тут — такое… Лев Иванович, что мы можем сделать, чтобы его поскорее нашли? Если его похитили, чтобы стребовать выкуп, мы за него все отдадим — все, без остатка. Лев Иванович, скажите прямо: что с ним на самом деле? У нас есть надежда увидеть его живым? — Голос мужчины дрогнул.

— Павел Сергеевич, я понимаю вашу тревогу, но коль уж вы предлагаете говорить откровенно, то заранее прошу простить за, может быть, не совсем тактичный вопрос: Витя — ваш родной сын?

В трубке наступило долгое, напряженное молчание, после чего послышался неуверенный, горестный вздох.

— Да, Лев Иванович, он приемный… — по голосу чувствовалось, что мужчине это признание далось непросто. — Но имеет ли это какое-то значение?! Он — наш сын, понимаете? Наш! Да если бы его жизни угрожала опасность, я бы свою отдал и секунды б не колебался!

— Я вам верю. Но мне кажется, нам есть о чем поговорить. — Гуров посмотрел на часы. — Ладно… я выезжаю.

Машина вновь полетела по широкой асфальтовой ленте, оставляя за собой всех прочих, отнюдь тоже не склонных к соблюдению скоростного режима водил.

Гурова осенило во время разговора с Лещевым. Он вдруг понял, что именно создавало подсознательное напряжение в выстраиваемой им конструкции умозаключений. Глядя на семейный портрет, он даже не определил, а лишь мимолетно почувствовал какой-то неясный диссонанс в чертах счастливых родителей и, в общем-то, вполне похожего на них малыша. И все же, в конце концов, интуиция его не подвела — сын Лещевых оказался приемным. Это вело к весьма далеко идущим выводам…

Вновь позвонив в дверь квартиры Лещевых, Лев увидел на пороге рослого, еще не старого мужчину с уже серебрящейся шевелюрой. Сзади него безмолвно стояла печальная женщина, на лице которой отражалась нешуточная тревога. Гуров прошел в ту же залу, где уже беседовал с Любовью Дмитриевной. Они сели за стол, стоящий невдалеке от окна, в которое врывались лучи склонившегося к горизонту дневного светила. После несколько неловкой паузы Лев обратился к женщине, которая сидела, по-деревенски подперев голову рукой:

— Любовь Дмитриевна, признаюсь честно: я слукавил, говоря вам о том, что вы столкнулись с мошенниками. Нет, нет, я не считаю их людьми, способными убить, тем более ребенка. Однако случившееся с вашим сыном пусть и косвенно, но вполне может быть связано с обстоятельствами, которые сложились в те дни, когда вы занимались усыновлением ребенка. Я хотел бы услышать эту историю во всех деталях.

Павел молча обменялся с женой взглядом и понимающе покачал головой.

— Да, похоже, рассказать придется… Но если что — виноват во всем один лишь только я. Начну вот с чего… Мы с Любой поженились ровно двадцать лет назад. Она до этого была замужем, но ушла от человека, который по слабости своего ума так и не смог оценить, какой клад послала ему судьба. Люба, не отмахивайся — я это понял с первого же дня нашей совместной жизни. Я тоже был женат. И тоже семья распалась. Первая жена была, в общем-то, неплохой, но у нас не было детей. Однажды она пошла к врачам, проверилась… Ей сказали, что у нее все в порядке. Я идти, честно скажу, побоялся. Тогда она собрала вещи и ушла к другому. Ну а когда возникла эта же проблема и у нас с Любой, я все же собрался с духом и проверился… Думаю, вы представляете себе, что чувствует мужчина, которому объявили, что он никогда не станет отцом, что он, по сути, второй сорт…