Но Тишка в ответ дважды спросила про Колю, пока не проговорила задумчиво, не глядя Тете в глаза, что вот и наступило время обернуться к Коле и ему посвятить все силы.

— Тишка? Ты, может быть, плохо слышишь меня? — изумлялась Тетя. — Коля — вчерашний день, на него и так было потрачено слишком много сил. Впустую! Ты не подумай, я ведь даже люблю его, он все-таки отец моего ребенка, и он мне дорог — но сестрински! Я люблю его как младшего, на много лет младше меня, брата, понимаешь? К тому же сводного, от другого отца, — Тетя улыбнулась. — Мы совершенно разные, он совсем другой, слышишь?

— Но одинаковых людей и не бывает! — горячо возразила Тишка. — И разве, Маринка, разве смысл нашей семейной жизни не в том, чтобы этого другого принять?

— Да нет, ты даже не представляешь себе. Он не просто другой, он… из другого теста. И муку на это тесто скребли по таким сусекам, глухим и дальним, тебе и не снилось. Вот вроде бы и институт человек закончил, и во всех этих железках разбирается, компьютеры чинит, почти интеллигенцией стал, но то и дело проскальзывает такое…

— Примеры, пожалуйста, — по-учительски свела брови Тишка, кажется, согласившись наконец хоть ненадолго встать на ее сторону.

— Да Тишка, да каждый день что-нибудь! — вскрикнула Тетя и на миг задумалась. — Да вот хотя бы недавно, были в гостях, возвращаемся, Коля говорит: «Сразу видно, хороший дом». Почему, спрашиваю. «Ты что, не заметила? у них в туалете так чисто!»

— Ну и что? — Тишка улыбнулась. — Это ведь тоже важно.

— Да про этот дом можно было что угодно сказать, дом-то был в японском духе. И кормили нас там необычно, жена этого приятеля моего — японка наполовину, мы сидели на полу, ели роллы, сашими, и мальчика там два, близнецы, очаровательные, развитые очень, на пианино нам играли, пьеску в стихах разыгрывали, но он будто вообще этого не заметил! Только что в туалете чисто… — Тетя закатила глаза.

— И все-таки пока ничего криминального.

— Хорошо, вот тебе еще. Ты же знаешь, — Тетя запнулась, — я хочу второго, второго ребенка, давно уж прошу, Коля ни в какую. А тут недавно и говорит, за завтраком воскресным, Теплый у мамы ночевал, строго так, насупленно: «Второй нам, наверное, действительно нужен, пригодится, если что». Я ему: «Если — что?» А он: «Если с первым что-то случится». Понимаешь?

— Понимаю. Ты просто фольклором не занималась — обычная крестьянская мораль. Работников в семье должно быть много, и лучше бы… — примиряюще заговорила Тишка.

— Это дичь, а не мораль никакая! — перебила Тетя. — Ну, раньше еще туда-сюда, раньше хотя бы понятно — один помрет, другие останутся, но мы-то живем сейчас. Медицина, Тишка, с тех пор серьезно продвинулась, а детская смертность по Москве снижается, я как раз недавно про это заметку правила!

— Что ж, издержки воспитания…

— Именно! — подхватила Тетя. — Твой Борька, разумеется, тоже другой, но в чем-то, самом главном, он свой. Он те же книжки читал в детстве, он из семьи, похожей на твою, мою. Боря — нашего круга, а Коля… Да я и всегда это понимала, но мне казалось, в неравных браках присутствует бодрящее, здоровое что-то, отличное средство против мутаций. Я почему-то уверена была: все зазубрины, несовпадения с годами сгладятся, стерпится-слюбится… откуда я только это взяла? Нет! — Тетя с отчаянием замотала головой. — Не стерпится никогда! Вместо этого все овражки, рытвины, которые в глупом юном возрасте так легко было перепрыгнуть, с годами только углубляются, превращаются в пропасти без дна. Да что говорить, Тишк… — оборвала она себя, — счастья, обычного человеческого или, если хочешь, женского счастья я не знала с ним никогда.

— А он? — тихо вставила Тишка. — Знал?

— Он? Да тоже, наверное, нет. Ну и зачем тогда эта мука? Эта псевдосемья? Если бы не Теплый…

— Да, — подхватила Тишка. — Это сильный аргумент. Теплый! Но вообще я и сама не знаю, зачем эта мука, все меньше знаю, представь.

— А счастье — разве не сильный аргумент? — говорила Тетя, словно не услышав последних слов. — Тишка, вот ты ходишь в церковь… я уверена, Богу угодно, чтобы люди были счастливы. Хотя только теперь я впервые понимаю, что это вообще такое — быть счастливой, радоваться жизни, последний раз я так радовалась, кажется, только в детстве. — Тетя взглянула на Тишку и уловила вдруг в лице ее понимание и предчувствие близкого будущего. Да ты пойми, я же вовсе не собираюсь заводить с ним романа, ни за что!

— Но как же тут без романа? — пожала плечами Тишка. — Разве это может иначе кончиться?

Тетя молча посмотрела на подругу. Слышно стало, как мелко и колко бьется в окно снег.

— Я не знаю, не знаю, тут другое главное, я… впервые, — произносила она медленно, чувствуя, что щеки у нее начинают пылать. Ведь и о поцелуе, и о том, как помчалась к нему в кабинет, она промолчала! — Впервые люблю. Мне все в нем нравится! Как он вилку держит, как голову наклоняет, как говорит с кем-то по телефону, я любуюсь им, вижу в нем человека! — Тетя смотрела на подругу блестящими глазами, — понимаешь? Ты ведь счастлива с Борей?

— Бывала, — Тишка опустила глаза. — Но… Знаешь, по-настоящему, вот как ты это описываешь, счастлива я была только с Владом, помнишь его?

— Конечно, — удивилась Тетя.

— И я, я помню, — грустно улыбнулась Тишка. — И, видимо, не забуду уже никогда. Это ведь не какая-нибудь влюбленность была, быстрая, девичья, нет. Мы правда любили друг друга и служили друг другу во всем. Он меня этому научил. Мужик был, — Тишка усмехнулась.

— Мужики разве сбегают?

— Сбегают. Для этого тоже смелость нужна, — строго глядя на Тетю, ответила Таня. — Я, как ты понимаешь, много думала об этом. И придумала уже тысячи объяснений, но самое последнее знаешь какое? Что он вообще не годился для семейной жизни. Ему нужна была другая цель, более высокая и отвлеченная… Служение науке или идее, и еще… из него хороший получился бы монах. А живая женщина, дети — ой, нет! Я же тут столкнулась случайно с одним приятелем его тогдашним, Химиком, в магазине, у него дача в нашей Апрелевке, как выяснилось. Он меня узнал, окликнул. Поговорили чуть-чуть, ну, я и спросила.

— Про Влада?

— Да, — Тишка вздохнула. — И Химик сказал мне, что Влад давно в Америке, в Нью-Йорке, знаменитость, заведующий лабораторией…

— А семья?

— Не женат! Так и не женился, представь.

— И правильно сделал! Зачем? Зачем люди вообще женятся? Кому нужна эта мука?! Ненавижу этот институт, институт семьи!

— Ну, — задумалась Тишка, — женятся либо по большой любви, либо по легкомыслию. Ведь к тому, что будет, нас никто не готовит. Мне кажется, вот в этом и вся причина — в неготовности, — Тишка поднялась, повернулась к Тете. — Неготовности к семейной жизни. Особенно мальчики наши… Женщин хоть как-то природа формирует, все-таки они носят, рожают детей, потом кормят их, заботятся, и это наполняет их жизнь. А мужчинам-то что остается? В чем заключается его предназначение?