– Безусловно.

– Вам не скучно?

– Особенно на такой скорости.

Сьюзан обернулась и похлопала меня по колену.

– Вот выведу своего зверя, и поедем на мишленовскую каучуковую плантацию. Хочется выбраться за город. Согласны?

– А не лучше ли мне быть поближе к гостинице на случай, если полковник-комми пожелает со мной повидаться?

– Сегодня воскресенье. Он сидит дома и изучает биографию Хо Ши Мина, пока жена варит их домашнего песика. – Она рассмеялась.

Я тоже рассмеялся. Решил, что следует рассмеяться.

Многие посчитали бы Сьюзан Уэбер настоящей мечтой мужчины. Но мне она показалась такой же, как страна, в которой жила: красивой, экзотичной, соблазнительной, словно тропический бриз в звездную ночь. Но в глубине сознания я слышал стук приближающихся ко мне бамбуковых палок.

Мы выскочили на улицу Ледуан – тенистый бульвар, – а затем свернули за угол. Сьюзан показала на другую сторону.

– Узнаете?

За высокой бетонной стеной со сторожевыми вышками стояло ослепительно белое шестиэтажное здание. Еще один образец противобомбовой сборной железобетонной архитектуры 60-х годов. Прошло несколько секунд, прежде чем я узнал бывшее американское посольство.

– Я видела пленку, как вьетконговцы ворвались в посольство во время новогоднего наступления.

Я кивнул. Это случилось в феврале 68-го и стало началом конца. А сам конец наступил позднее – в 75-м, когда посольство превратилось в Толстую Даму, которая исполняла последнюю арию в трагической опере.

Я посмотрел на крышу и заметил небольшое сооружение, откуда 30 апреля 1975 года последние американцы покидали на вертолете посольство, когда коммунисты вплотную приблизились к этому месту. Еще одна знаменитая или печально знаменитая видеозапись: отстреливающийся морской пехотинец, а рядом плачущие и орущие вьетнамские гражданские. Разбегающиеся в надежде на спасение южновьетнамские солдаты, старающиеся сохранить спокойствие грузящиеся в вертолет посольские, кипы горящих во дворе документов, Сайгон в хаосе, посол, увозящий на родину свернутый американский флаг.

Я видел это в новостях по телевизору вместе с другими военными в сержантском клубе Форт-Хэдли – в то время я еще жил там. Помню, почти все молчали. Только время от времени то у одного, то у другого вырывалось "Черт!" или "О Боже!". Какой-то парень заплакал. Я бы ушел, но меня парализовала картина реальной драмы. А то, что я несколько раз был на территории посольства, делало для меня картину более сюрреалистичной, чем для большинства телезрителей.

Но в этот миг Сьюзан вторглась в мое путешествие во времени.

– Сейчас этим зданием владеет государственная нефтяная компания, но Вашингтон ведет переговоры, чтобы возвратить его обратно.

– Зачем?

– Чтобы сровнять с землей. Нехороший образ.

Я промолчал.

– Это собственность США. Здесь можно построить новое здание консульства. Но вьетнамцы могут заупрямится – захотят сохранить аттракцион для туристов: как-никак шесть долларов за вход, для своих – бесплатно. Американцы возвращаются, – продолжала Сьюзан. – Народ хочет, чтобы они вернулись. А власти думают, как бы получить их деньги, но без них. Я каждый день это чувствую на своей работе.

Я снова задумался, зачем я здесь, но ничего не сумел решить – чересчур много было пробелов: не слишком обычная ситуация, когда человека посылают на опасное задание. Смысл появлялся только в том случае, если в уравнение подставить Сьюзан Уэбер.

– Хотите, сниму вас на фоне посольства? – спросила она.

– Нет. Поехали отсюда.

Мы пронеслись по центру Сайгона и пересекли мостик через неширокую грязную речушку.

– Мы на Ханхой, – объяснила Сьюзан. – Это остров, который в основном населяют местные жители.

Впадинный клочок земли был застроен по болотистым краям деревянными хибарами, а там, где посуше, стояли дома посолиднев.

– Куда мы едем?

– Надо взять другой мотоцикл.

Мы миновали окруженные огородами деревянные каморки, затем многоэтажные оштукатуренные дома. Сьюзан свернула в переулок, который привел нас в садик, а на поверку – открытое пространство между построенными на столбах бетонными зданиями. Все здесь было забито мотоциклами, велосипедами и всякой другой всячиной.

Мы слезли на землю, и она пристегнула "Минск" к стойке. А затем подошла к большому черному мотоциклу.

– Вот он, мой зверь. "Урал-750". Иностранцы не имеют права владеть машинами с объемом двигателя больше ста семидесяти пяти кубиков. Поэтому я храню его здесь.

– Чтобы любоваться?

– Нет, чтобы ездить. Полиция проверяет, что стоит у домов. А здесь живут мои друзья из нгуенов.

– А если задержат на дороге?

– Чтобы не задержали, надо ехать побыстрее. Это не проблема, стоит только выбраться из города. С острова Ханхой я сворачиваю на юг, пересекаю маленький мостик и через пятнадцать минут за городом. На мотоцикле местные номера, он зарегистрирован на вьетнамца – другого моего приятеля. И у полиции, даже если меня остановят, нет никаких шансов установить, кто его действительный владелец. А если сунуть пятерку, полицейские закроют глаза.

– Да, вы здесь определенно давно.

Сьюзан достала ключ из кармана и сняла с мотоцикла цепь.

– Готовы к приключению?

– Я стараюсь вести себя тихо. Разве обязательно ехать на незаконном мотоцикле?

– Нам придется подняться на солидную высоту. А вы слишком тяжелый. – Она похлопала ладонью по моему животу, что, надо сказать, меня несколько удивило.

– Чтобы ехать по шоссе, необходим шлем, – заметил я.

Сьюзан закурила.

– Вы прямо как мой отец.

Я посмотрел на нее.

– До Ленокса далеко, не правда ли?

Прежде чем ответить, Сьюзан немного подумала.

– Простите мне мои маленькие акты бунтарства. Три года назад вы бы меня не узнали.

– Смотрите не убейтесь, – посоветовал я.

– И вы тоже.

– Я здесь третий раз. И профессионал.

– Вы заблудившийся в лесу ребенок. Вот вы кто.

Продолжая курить, она достала сотовый телефон и набрала номер. Что-то сказала по-вьетнамски, резко ответила и закончила разговор.

– Вам поступило сообщение, а они не позвонили.

– Поделитесь содержанием или будете ругаться на гостиничных?

– Сообщение таково: полковник Манг приглашает вас к восьми в иммиграционную полицию. Я вам помогу составить расписание поездок, – добавила она.