Со слов Серёги, гужбан в его комнате организовал командир батальона, тот самый под окнами которого Серёга в Ступино упражнялся в ночном оре пока я лежала в больнице. Тот, очевидно, радовался обрушившейся свободе: его жена в Ступино заведовала магазином, хорошо зарабатывала и он дома "ходил по струнке", очень любил, уважал и боялся свою жену. А тут – "окно возможностей".

Второй иллюстрацией Серёгина состояния были его штаны: на ширинке отсутствовали ВСЕ пуговицы. Я ему что-то сказала и про это, он ответил что пришьет. Вечером пришел со службы уже с пуговицами, но лицо так быстро не исправишь – он был просто замогильно- серый, и это в двадцать семь лет.

Когда Сергей допоздна не возвращался, то было ясно что ввалится страшный и дико пьяный, слегка пьян он был постоянно. Даже если бы он не пил в какие -то первые полдня, то принятая с вечера дурь так просто не испарилась бы.

Однажды стою на балконе этой полугостиницы и жду его. Подъехал УАЗ, из него вышли два солдата и выволокли тело. Тело брыкалось и они его по дороге ожидаемо раза три уронили об асфальт. В полуночной тишине гулко грохотало от того как его голова стучала об асфальт. Притащили тело в комнату и бросили. Конечно опять всё было в крови. Я не думаю, что солдатам так уж было его жаль, чтоб ни дай бог не уронить. Вы же понимаете как они могли к нему относиться.

Мне всё так надоело, я думала только о том, какую надо иметь голову, чтоб выдерживать это стучание об асфальт. Если бы я так треснулась, то погибла бы на месте. А он вставал назавтра и шел в казарму к подъему – служить дальше.

Я ему рассказывала о том, что это в конце концов крайне опасно. Он всегда отвечал: "Ну подумаешь, и умру я!" Я же, хорошо насмотревшись в Балашихе, объясняла что в подавляющем большинстве случаев никто так сразу не умирает, а для начала долго и тяжко болеет. Забегая вперед скажу, что лично он полностью испил то, к чему стремился, и свои шесть лет "под себя" отлежал, но уже совершенно вдали от меня.

Однажды он устроил истерику и почикал себя перочинным ножиком: "прошёлся" по своим рукам, но не глубоко. И сначала эти раны не проступили, а были только белые полоски. То есть он «чикал», но пугающей крови не видел, а вот потом из них всех сразу и полилось. И на болотистом климате начало неделями гнить. Тут приехала моя мать на пару дней в очередную командировку – она на заводе в эти годы «собрала» все мыслимые командировки на Москву – их завод прямо подчинялся союзному Главку. И храбрый Серёга всё у нее спрашивал: "А это заживет?", но обстоятельства полученной травмы не оглашал. Мама, начавшая постепенно осознавать с кем имеет дело, сказала: «Нет. Так и будешь ходить».

По соседству с нами в гостинице в двух комнатах жил полковник, приехавший из Казахстана, с той самой женой, что возмущалась на мой стук, когда я ломилась в собственную дверь. Он ждал жилье, его жена преподавала вязание и вышивание в кружке при Доме Офицеров, а сын как раз окончил школу и собирался по вызову поехать в США к родной сестре.

Эта сестра была очень активная девушка. Она окончила Плехановскую академию по специальности: «ветврач», получила распределение в глухой совхоз. И провела там буквально месяца три. Ей выдали открепление и послали в университет письмо с просьбой таких специалистов больше не присылать. Ещё она снялась в эпизодах в художественном фильме Константина Райкина "Лисистрат", где надо было голыми (обнаженными) бегать. Это окончательно помогло ей раскрепоститься. И занятие это ей значительно больше понравилось, чем больные коровы в далекой деревне. И она с подругами укатила в США, прихватив документы по квалификации "массажист". Сейчас же оформлял документы к ней на выезд уже младший – восемнадцатилетний сын полковника.

А папа ждал жилье, и ему предложили квартиру в очень техногенном месте, но он отказался. Я удивилась, что они предпочли дальше жить в гостинице. Мне казалось что существует опасность остаться тут на всегда и не получить вовсе ничего. Но жена полковника объяснила, что если бы они согласились, то потом никто не стал бы давать им другое жилье и они бы так и остались жить в полном окружении той помойки.

С этой полковницей я нормально подружилась на правах младшей подруги. По её трафарету и под её чутким руководством вышила себе на футболке разноцветную бабочку в первый и последний раз в жизни. Ещё она научила меня делать переплет на книги. И Серёга мне для этого занятия принес, сделанный по предоставленному образцу маленький станочек. Я упражнялась на появившихся в продаже детективах Агаты Кристи в мягких обложках. Полковница подарила мне самодельную «синьку» – копию старинной на "ять" книги о рукоделиях всех видов.

Это была рослая как гренадер женщина с щуплым и очень моложавым мужем. Как пара они не смотрелись, но спокойно ладили, а дети у них оба красавчики. И была огромная гора фоток о службе в Казахстане: кони, ишаки. Их дочь так среди этого и выросла, умела ездить верхом, хорошо училась и легко поступила в московскую академию. Она реально любила животных, но сидеть в коровниках глухих деревень явно было «не её». Она могла бы быть врачом маленькой городской вет.клиники «Айболит», лечить Барсиков и Кноп, но разминулась с созданием этих клиник буквально на несколько лет.

Кстати, о вопросах питания. Ещё со времен Ступино в Подмосковье ввели продажу продуктов по талонам.

На эти талоны можно было купить каких-то серых макарон, ну и всё остальное примерно такого же цвета и качества. Как говорится: "Ушла большая вода из джунглей". А военным начали выдавать продовольственные пайки. Нам в гостинице этот продпаек приходилось загружать в холодильник на общей кухне. Да, там были общие кухни, хоть это и числилось гостиницей. В пайках запомнилась гора свежемороженого минтая. В целом паек был продуманный, не лишний и съедался. И его хватало на двоих.

Моя мать из всей горы минтая сделала нам "консервное блюдо": стушила, переложив слоями с луком и томатом. Серёге очень понравилось. Она порекомендовала этот рецепт и соседке –полковнице, коптящей кухню горой жарящегося на нескольких сковородках минтая. Но та отвергла: «У меня нет времени возиться». Что было удивительно, так как жарить каждую рыбёшку всё же дольше, чем сложить