— Твою ж мать! Это ж кто растрепался про золото? — Скопин кинул недобрый взгляд на Забиркина, — а-а-а, полиглот-казачёк засланный! Тебе Забиркин вообще сейчас положено из нарядов не вылазить за апельсины краденные.

— Да ладно тебе Генадич, — заступился Ермилов, — лично я от швартовых узнал. Ящики тяжеленные и промаркированы были, пусть не по-нашенски, но ребята сразу догадались.

Но так я о чём: придём с Союз и зафигачат нас за колючку в общагу гарнизонную, чтобы не трепали лишнего. Золото аргентинское в госхран, и ни тебе «жигулёнка» паршивенького, ни квартирки-однушки на край.

— А ты думал, коль супостат нас пиратами кличет, и добычу по законам пиратским поделить? Типа — членам экипажа одну десятую, капитан и квартмейстер — получают двойную…?! Корабль и ракеты не мы ваяли — страна, практически вот этот самый СССР. Мы лишь так — отработали на «пятёрочку», на зарплату с премией.

Скопин почувствовал, как медленно сходит вальяжность настроения. То, что мнилось как вполне закономерные сложности, вдруг увиделось в качестве будущих проблем. Проблем, которые могут быть решены не самым мягким способом.

«Каждый из нас, даже не будь специалистом в продвинутых технологиях, всё ровно является носителем аховой информации — чего только стóят ракетные удары по Югославии и будущий развал Союза. Как отреагируют на эту «бомбу» костенеющие своей старостью кремлёвские партийные руководители? Не станут ли тысяча человек экипажа крейсера проблемой из разряда «с глаз долой»?

Получить боевой корабль с обученным экипажем естественно будет в радость командующему ВМФ, а вот какой головняк может быть у всяких там замполитов и суровых ребят из КГБ, столкнувшихся с умами наших парней уже переточенными под дикий капитализм современной России?

А в довершении информация просочится к не дремлющим врагам и за каждым морячком с крейсера начнётся охота иностранных спецслужб. А тогда уж точно — в резервацию.

Хотя Андропов оставил о себе впечатление адекватного и умного человека. Правда не долго ему…. Вот и надо, пока он у власти определиться и решить все вопросы».

Скопин уже мягче посмотрел на Забиркина:

— Вопрос актуален. У Терентьева тоже, кстати, голова болит о нашем будущем. Так что не бои́сь — в обиду не дадим.

* * *

«Скомкáлось и окончательно обвалилось» — так бы прокомментировал Скопин своё настроение. Неприятно, но факт — ничего конкретного он им сказать и наобещать не мог.

Покинув информационный центр, поднялся наверх в ходовую. Кивнув вахтенному, вышел на левый сигнальный мостик, расхристанный слёту хапнув холодного ветру, набрав в уши целую гамму из свиста в антеннах и басистого рокота океана.

Огляделся — сумерки ещё цеплялись за серые надстройки, безнадежно сползая в океан, обтекая редкие барашки на волнах, и уже в ста метрах от крейсера царила непроглядная тьма.

Было муторно — бродило на душе ощущение неуверенности и затаившегося бессилия перед государственной машиной далёкого СССР. Большая страна (в противовес урезанной и едва набравшей треть от былого России), о величии которой вспоминалось-грезилось с гордым трепетом, показалась бездушным монстром, который ради своего сохранения и… развала, не задумываясь перемелет маленькие песчинки людей.

Холод пробрал до костей, выстудив голову так и не освежив, не развеяв дурных мыслей.

«Что душа русского человека требует в такие моменты хандры? Правильно! Только не этого сиропу-«фернету», и даже не коньяку из запасов командира, а обычной водки. Но за неимением сойдёт и «шило». А у кого можно разжиться сей неприхотливой выпивкой? Совершенно верно! У летунов! Будем надеяться, что к этому времени закончатся их «загадочные» регламенты».

Так, забивая голову разговором с самим собой, целенаправленно двигал на корму, попутно отрабатывая субординацию приветствий с редкими встречными.

Совершенно на «автомате» отмечая нюансы о местоположении на 250-ти метровом (в длину) крейсере по ряду малозаметных, но привычных признаков.

В «гараже» продолжался маленький аврал — технари деловито потрошили «камовы», проверяя, перепроверяя, меняя, тестируя. Поэтому потеснившись, сели в каюте. Вскрыли консервы, ломтями — хлеб, пахнуло солёными огурцами из бочки, булькал кипятильник в кастрюльке с бабатом и картофаном (аргентинскими, кстати). Начали потихоньку с классического «по пять капель» и «между первой и второй».

Обожгло холодным, потом по пищеводу расползлось тепло, занюхали, закусили.

— Давай, делись подробностями, а то мы тут как в глухомани — сначала предполётная накачка, потом над океаном в режиме молчания, — Харебов испытывающее взглянул на хмурного Скопина, — ты как?

— Да как? Ничего особенного, — начал кисло, но попытался отшутиться, — городов не брал, сердец не разбивал, вершин не покорял, миллионов не воровал. Так себе: разрушил Содом и Гоморру, потоптался по гарему шейха Эмиратов, слетал на Марс — побродил в скафандре по Олимпу, ну и по ходу дела вынес Форт Нокс.

— Мда-а-а, не задался денёк!

Хмыкнули — оценили, но давно зная старпома, видели — гнетётся.

— Говори, чего мы не знаем? Вроде сообщали — англы сами подтвердили, что наша плюха прилетела.

— Да, там-то всё нормально, — отмахнулся, хотя ещё час назад готов был обсасывать каждый штрих и нюанс, — в умах нашего доблестного экипажа брожение.

— Диссиденты?

— Скажешь тоже…, - покосился на фляжку, — тут другой случай.

Харебов его правильно понял, разливая:

— Давай ещё по одной, как говориться, на всякий случай против всех случаев.

— Частим! Мне тогда по половинке — «собака» впереди.

Крякнули, хрустнули солёным, обожглись парящим рассыпчатым картофелем.

— Укропчика не хватает. А батат — фигня какая-то! — Скопину почему-то не хотелось вываливать на друзей свои возможно раздутые тревоги. Тянул. Но видя, что от него ждут продолжения, вкратце озвучил суть вопроса. В концовке его слегка повело на крепости напитка, и он смешно заплетаясь языком, довёл свои размышления:

— Ладно, когда тебя строит дуболом контр или целый адмирал, но мы-то уже испорчены перестройкой. И про кровавую гэбню и прочее наслышаны — спасибо дерьмократам. Теперь тяну́ться перед очередным партийным слугой народа, зная об их привилегиях, зажратости и воровстве невыносимо противно. Хотите сказать, что были среди партийной элиты порядочные? Единицы! Ведь именно сейчас, в восьмидесятые началось гниение правящих в СССР. И именно эти (нынешние) вскоре распилят, разворуют, продадут и, в конце концов, просрут.

— Бог не выдаст, свинья не съест.

— Вот Андропов вроде не дурак был, хотя не без загибов. Примаков — порядочнейший человек! Горшков…, - неожиданно быстро захмелевший Скопин, казалось, только услышал брошенную майором поговорку, — говоришь: Бог не выдаст, свинья не съест? Только бог в нашем случае точно не Андропов. Главком ВМФ Горшков! Придём в Союз — надо под его крыло. Своих не бросит.