* * *

Полностью удостоверившись, что они, наконец, оторвались от противника, Фернандо Аскуэта — командир субмарины «Сан-Луис» приказал всплыть на перископ.

Последний час ползком на двух-трёх узлах субмарины акустики не слышали уже ни хлюпа в воду гидробуя, ни режущих слух щупалец эхолотов. Шумы винтов кораблей противника казались разбросанными в нескольких милях вокруг, но определённо далеко, да так что некоторые и не классифицировались.

Крутанув пол оборота, оглядывая горизонт, Фернандо Аскуэта упёрся взглядом в густой чёрный дым, косо вздымавшийся над океаном.

«Не знаю, что там задумывали наши адмиралы, но что-то у них выгорело, хм…, хм…, точней у бриттов выгорело. И продолжает весьма жадно гореть»!

Отлипнув от визира, оглядев рубку, нашёл офицера службы информации:

— Следует оповестить штаб о пожаре на крупном корабле англичан. Предполагаю авианосец.

Крейсер «Пётр».

Некоторые сущности не следует познавать полностью, тем не менее, продолжая пользоваться ими в некоторой степени привычно и бездумно.

Конечно слушали, слушали «радио» англо-противника. Во многом бритты общались на УКВ, но что-то долетало. Нередко открытым текстом, но даже на кодированном «буль-буль-буль» по интенсивности можно было оценить и просчитать состояние дел на британской эскадре.

Явная экспрессия в эфире во время атаки была вполне закономерна, дальнейшее волнение и радиоговорливость могли быть и следствием удачного отражения удара. Но судя по поднявшемуся кипишу после расчётного выхода ракеты на цель, сразу стало понятно — в кого-то прилетело! И не в кого-то. А куда надо! Потому что вскоре пришло сообщение от «Сан-Луис», конечно через аргентинский ретранслятор — на «Пьедро Буена» ликовали.

* * *

Отстрелявшись, крейсер заложил разворот, на 12 узлах (излишне круто на взгляд старпома) и взял обратный курс, мощно набирая приемлемые 26.

На фоне скачущего на волнах эсминца, Скопин, известный своим острыми и не менее злым языком, обозвал это «величавым бегством».

— Дали врагу по яйцам…, исподтишка и…, гордо бежать!

Шли в таком же режиме — путанное зигзагирование. Только теперь крейсер не «прятался» за радарами и ГАС эсминца, ведя своё прослушивание.

Произошла 8-часовая смена вахты. Скопин уже торчал на мостике, принимая команды Терентьева с ГКП, неторопливо меряя шагами весь полуовал рубки, поглядывая на выносные индикаторы гидро и радиоконтроля, бросая короткие реплики рулевому, периодически возвращаясь к разговору с только что заступившим на вахту офицером.

— Пуск прошёл штатно. Всё что должно было — отделилось, всё что надо — раскрылось и полетело. Меня командир немедленно послал наверх, дабы лично осмотрел и проконтролировал…, ну, ничего там не сорвало, не помяло после стартовика — в скотине-то дури немеряно. Помнишь как при учебно-боевых крышку загрузочного люка «форта» перекосило — кувалдой выправляли.

Ну, и подзадержались на полубаке, пока всё осмотрели. Благо всю наледь сдуло, поплавило выхлопом — тóпалось вполне комфортно.

Потом мне Луценко «смотрите тащкапторанга…, на эсминце». Гляжу, а тёзка-то наш ратьером частит: «вивавиктория» и всё такое!

— Тёзка?

— Да эсминец — «Пьедро Буена». Не врубаешься — «Педро» тот же Пётр, только на испанском.

— А! Точно!

— Ну, так дальше! О! Думаю — пора на ГКП, поздравить наших прикомандированных аргентинцев, ну, и видимо принять…, поздравления от них!

— Ага, — ухмыльнулся вахтенный, — принять на радостях…, как там его — фернету!

— А товарищи-мучачос были видимо и не против, наверняка полагая, что у русских всё происходит через стакан.

— Дык, стереотипы у них: водка, балалайка, матрёшки, чёрная икра….

— Чапельники!

— Чего-о-о?!

— Проехали! Темнота ты[82], - отмахнулся Скопин, продолжив, — я как на ГКП пришёл — моряк, как его…, капитан де навио, с трубкой в руке вытянулся перед своим далёким и невидимым начальством, докладывал. Да с таким важным видом, словно лично метнул ракету в противника. Однако отболтавшись от вышестоящих, весь растянулся лицом в улыбке, видимо ему сладкого отсыпали в виде званий и побрякушек. Затараторил на своём — в переводе поздравления от самого Галтьери и лично от него, с непременным желании отметить победу, и знаешь так — с красноречивым жестом, щёлкнув пальцем по шее….

— Ха, уже нахватался наших словечек.

— Но Терентьев сразу зарубил все вольные позывы. И правильно. Нехрен расслабляться. Британскую атомную ПЛ аргентинцы-то так и не обнаружили. Да и наш доблестный личный состав чудить начал.

— Дристуны? А что там собственно произошло?

— А-а-а-а, знаешь уже, — Скопин отмахнулся, — да эти-то просто долбодятлы. Стащили при разгрузке несколько ящиком с аргентинскими фруктами (там же накладных приходных не было — никакого контроля), заныкали их и давились втихаря пока не покрылись сыпью да не обдристались, идиоты. Я Забиркина спрашиваю: «у тебя что, голодное детство было? Апельсинов недоедал»? Представь, этот умник мне, дескать: «генетическая память, страх перед цингой». У него оказывается дед, прадед и глубже там, как заверяет, на флоте служили.

— Так вот чего этого ботана на флот потянуло.

— Ну, видимо. Но я вообще-то про других персонажей, до которых только сейчас дошло, что мы, и они в частности, «попали»! И обратного пути видимо нет. Пóзднее у них, видите ли, зажигание. Так ты не в курсе? — Скопин увидел, что собеседник морщит лоб в непонимании.

— Я глаза продрал и сразу на вахту.

— Ну, так, Пономарёв, начмед наш, тот изначально удивлялся, что ни у кого нервного срыва или истерики не случилось после переноса. Вот и дождался себе психопациентов. А они, видишь ли, просто не дозрели — море и море, поход как поход. Даже когда ЗРК шмаляли — на учения было похоже. А тут «главным калибром» вдарили, по общекорабельной верещало «ракетная атака», вот и сорвались.

В общем, кисловатые рожы у некоторых в экипаже. Пару-тройку Пономарёв в лазарет — на успокоительное. Два дурня из дивизиона движения «шилом» набрались[83]. Знаю я их — просто так не стали бы до такого состояния. Значит, зацепило их. У одного, по-моему дети там остались, а второй — пёс его знает, может тоже отцовские инстинкты, либо за компанию нюни распустил.

— Можно подумать у них одних там кто-то остался.

— Ну и самый радикал у нас оказался новенький программист РТСник.