Гассан сел и осмотрел себя. Руки он исцарапал, когда упал в куст. Он по очереди дотронулся до следов от укусов и ответил:

– Три.

– Три?! Да я защитил тебя, приняв удар на себя!

– Ой, не строй из себя мученика, – вздохнул Гассан. – Ты попал в пчелиное гнездо.

– В гнездо шершней, – поправил его Колин. – Это шершни, а не пчелы. Такие вещи проходят в колледже.

– Чупакабра. И кроме того, неинтересно[76]. – Гассан ненадолго замолчал, а потом снова заговорил: – Фу ты, ну и ЖГУТСЯ же эти укусы. Знаешь, что я ненавижу? Природу. Вообще, в целом. Я домосед. Мне бы поближе к сантехнике, холодильнику и судье Джуди.

Колин засмеялся, сунул руку в левый карман и вытащил банку с жевательным табаком мистера Лайфорда. Взяв щепотку, он прижал табак к мочке. Ему сразу, пусть и немного, полегчало.

– Сработало! – удивленно воскликнул он. – Помнишь, Мэй Гуди рассказывала нам об этом, когда мы брали у нее интервью?

– Правда? – спросил Гассан.

Колин кивнул, и Гассан взял у него банку. Скоро все укусы были замазаны влажным табаком со вкусом гаультерии.

– Вот это другое дело, это интересно. Думал бы лучше не о том, кто был премьер-министром Канады в 1936 году[77], а о том, как сделать мою жизнь лучше.

Ребята решили спуститься по склону холма. Они знали, что лагерь находится выше, но Колин не обратил внимания, в какую сторону они бежали, к тому же облачность усилилась, и Колин не мог ориентироваться по солнцу. Они начали спускаться, потому что а) это легче, чем подниматься, и б) они знали, что где-то там, внизу, дорога и у них больше шансов ее найти, чем лагерь.

Они медленно шли через лес, перешагивая через поваленные стволы деревьев и перепрыгивая ручейки.

– Если мы продолжим идти в одном направлении, – сказал Колин, – то рано или поздно выйдем к цивилизации.

Гассан вскоре затянул песню под названием «Мы на дороге слез, мой подбородок вымазан табачным соком, и мы здесь умрем».

В шесть часов вечера уставший, злой, искусанный шершнями Колин заметил дом по левую руку от них.

– Я знаю этот дом, – сказал он.

– Мы что, брали там у кого-то интервью?

– Нет, просто его видно, когда идешь к могиле эрцгерцога, – уверенно заявил Колин и, собрав последние силы, трусцой подбежал к дому.

Сам по себе заброшенный старый дом был ничем не примечателен. Но, встав у двери, Колин смог разглядеть кладбище вдали. И на кладбище, как ему показалось, что-то двигалось.

Гассан подошел к Колину сзади и свистнул:

– Wallahi[78], кафир, тебе повезло, что мы нашлись. Еще десять минут – и я бы тебя убил и съел.

Они спустились по покатому склону и быстрым шагом зашагали к магазину.

Вдруг Колин снова заметил, как на кладбище что-то шевелится, повернул голову и остановился как вкопанный. Гассан, судя по всему, заметил то же самое.

– Колин, – сказал он.

– А? – спокойно отозвался Колин.

– Скажи мне, что я ошибаюсь. Это не моя девушка там на кладбище?

– Твоя, ты не ошибаешься.

– И она сидит верхом на каком-то парне?

– Ну да, – сказал Колин.

Гассан сморщил губы и кивнул:

– Пойми меня правильно, я просто хочу, чтобы не осталось недомолвок, – она голая?

– Точно так.

Ее попа двигалась, то и дело пропадая из виду. Колин никогда раньше не видел, как люди занимаются сексом. С его точки зрения, это выглядело довольно смешно, хотя он подозревал, что мужчина на его месте думал бы иначе.

Гассан усмехнулся. Судя по всему, увиденное его позабавило, и Колин решил, что не будет ничего страшного, если он тоже засмеется.

– Я прав, мы живем в гребаном стеклянном шаре, – сказал Гассан. Потом он пробежал метров пять вперед, сложил руки рупором и закричал: – МЕЖДУ НАМИ ВСЕ КОНЧЕНО!

Глупая ухмылка не сошла с его лица, и Колин подумал, что Гассан ни к чему не относится серьезно.

Катрина заметила их и скрестила на груди руки, взгляд у нее был испуганный. Гассан отвернулся и посмотрел на Колина, который на минуту застыл: он не мог не признать, что обнаженная девушка, несомненно, привлекательна.

– Вот только оставь ее одну, – сказал Гассан и снова засмеялся. Но на этот раз Колин не стал смеяться вместе с ним. – Нет, зацени, друг, какая умора. Я в камуфляже, искусан шершнями, вывозился в земле и исцарапался об этот чертов терновый куст. Кабан, шершни и вундеркинд провели меня через лес прямиком к первой в моей жизни девушке, которая оседлала ДК, как жеребца, у могилы австро-венгерского эрцгерцога. Это офигенно смешно!

– Стоп, ДК?

Колин присмотрелся и – ни фига себе! – увидел ДК, натягивающего камуфляжные штаны.

– Ах ты гад. Засранец!

Колина охватила ярость, и он побежал к кладбищу. Перескочил через каменную стену высотой по колено и уставился ДК прямо в глаза. А что делать дальше – он понятия не имел.

– Мой папа с вами? – спокойно спросил ДК.

Колин мотнул головой, и ДК вздохнул.

– Слава богу, – сказал он, – а то он бы мне всыпал. Ладно, садись.

Колин сел. Катрина уже оделась и, прислонившись к обелиску, курила сигарету, держа ее в дрожащих руках.

ДК заговорил:

– Ты никому не скажешь ни слова. Потому что это не твое дело. Твой арабский дружок пускай все обсудит с Кэт, это нормально, но они тоже все будут держать при себе. Ты же не хочешь, чтобы Линдси узнала, да?

Колин уставился на обелиск эрцгерцога. Он устал, хотел пить и еще писать.

– Все-таки я ей скажу, – сказал он задумчиво. – Она моя подруга. И на ее месте я бы хотел обо всем узнать. Это золотое правило.

ДК встал и подошел к Колину. Вид у него был еще какой внушительный.

– Ну вот что, – сказал он, и только тут Колин понял, что Гассан стоит за спиной. – Могу пояснить, почему вы никому не скажете ни слова. Короче, если скажете, то я вас так изобью, что вы будете первыми хромыми калеками в аду.